Шрифт:
– Пиздуй в Большой зал, Деймон. Время.
Деймон послушно поднялся на ноги и вышел за дверь, прокручивая в голове советы от «мастера спорта по резне на Голодных Играх». А Гриндевальд, подхватив банку с бумажками, на которых выводил имя стервы, вышел следом. Сеанс явно удался, плутоний сделал свое дело, хотя старый ученый никак не мог отделаться от чувства, что его до сих преследуют розовые бегемотики.
– По местам! – орал Эдвард. – Мальчики – налево, девочки – направо! Клаус – на сцену! Аларик… положи воблу!
Сцена, сколоченная за ночь на поле для квиддича, выглядела хлипко, но нарядно. Дамблдор стоял у самых ступеней, пряча в бороде кружку пива, и хотел было украдкой отхлебнуть, как за его спиной возник преподаватель логики.
– Профессор, – сказал Холмс и пахан от неожиданности чуть расплескал пиво. – Дети уж больно веселые для тех, чьих товарищей отправляют на верную смерть.
– Ты прав, дедукция, – кивнул пахан, глядя на тупенько гогочущих студентов. – Дети, профессор Сальваторе увольняется!!!!
Стадион сотрясли рыдания Гарри Поттера, который, рухнув на грудь Драко Малфою, начал орать молитвы. Невилл Долгопупс упал на колени и завизжал.
– Так лучше, – улыбнулся Дамблдор. – Эдик, сейчас?
– Три…два…один…- показал на пальцах Эдвард. – Поехали, мать вашу!
Заиграл торжественный похоронный марш, под который, плавной лебедушкой, путаясь в платье, выкатился на сцену Клаус Майклсон. Поправив кокошник, он ослепительно улыбнулся и, помахав рукой в объектив камеры, заголосил:
– Дамы, господа и Эдик! Приветствую вас на Семьдесят Пятых Голодных Играх! Ура, товарищи!
В толпе студентов, которые исполняли обязанности массовки, не особо радостно загундели.
– Перед началом Жратвы…
– Не Жратвы, а Жатвы, – шикнула Кэтрин из-за кулис. – Хоть текст читал, а?
– Один хуй, – забывшись, ляпнул в микрофон Клаус. – Перед этим вот мероприятием, пахан Дистрикта Самогоноварения исполнит наш гимн!
– По сценарию, даун, – уже громче прикрикнула Кэтрин.
– Ладно, не исполнит. Тогда я исполню вам песню о….
– ПО СЦЕНАРИЮ!!!!
Эдвард, жопой чуя провал, начинает синеть от ужаса. Клаус, насупившись, сжал в руке микрофон.
– Ладно, хрен с вами, давайте тянуть из банок бумажки.
Далее, явно подзабыв текст, Майклсон, думая, что делает все очень незаметно, вытащил из лифа платья шпаргалку, попытался разобрать свой почерк, матернулся, кинул шпаргалку на пол и, припоминая текст с помощью интуиции и паров плутония, который зачем-то с собой припер подозрительно веселый Гриндевальд, произнес:
– Бабы вперед! – И направился к левой банке.
С трудом втиснув руку в банку, Клаус, явно не зная, что все бумажки с именами трибутов содержат в себе все ту же «Гермиону Грейнджер», схватил листочек бумаги прямо со дна.
– Бля, рука застряла. Ебучая банка… – рычал Клаус. – Есть у кого вазелин?
– Есть! – крикнул с толпы Джереми. – Всегда с собой!
– Ну ты и…рифма к слову дровосек, – хмыкнул Деймон.
Эдвард едва не теряет сознание от ужаса. На сцену залазит Джереми, протягивает Клаусу заветный тюбик вазелина и вальяжно удаляется. Наквасив вазелина в банку и вытянув-таки руку, Клаус развернул бумажку и…
– ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР!
– Стерва, иди, – гаркнул Стефан и пнул бабу-трибута вперед. – Вот она!
– Иди сюда, стерва! – кричал Клаус.
– Нет, только не стерва! – не сдержался Деймон, выскочив вперед. – Я доброволец!
– Ты долбоебец! – рявкнул Стефан. – Стой, не рыпайся.
Пока Деймон сокрушался и орал маты в адрес Капитолия, Клаус, заранее смазав руку вазелином, уже копался в банке с мужскими именами.
– Ну, не томи, – шептал Холмс, пытаясь скрыть свой восторг от «такого чудесного вида спорта».
– Трибут-мужик…а он мужик, – решил напустить интригу Клаус. – Драко Малфой!
– Ура! – заорал Малфой. – Святые джигурдятки! Я буду участвовать в Голодных Играх!
Радостный Кефирчик вприпрыжку добежал до сцены и, обняв Клауса, замахал руками.
– Что-то у пацана не то с приоритетами, – задумчиво протянула самогонщица.
– Хочу передать привет папе! – кричал Малфой в камеру.
– Деймон, время, – шепнул военруку пахан. – Бегом на броненосец «Пикачу», завтра вечером ты должен быть у берегов Панема.