A moongate in my wall: собрание стихотворений
вернуться

Визи Мария Генриховна
Шрифт:

1926

92. «Я песню тебе спою…»

Я песню тебе спою на флейте своей певучей, когда за чащей дремучей, за синей горною кручей запрячет вечер зарю. Пусть звуки песни моей с твоей сольются игрою, когда полночной порою они примчатся толпою по белым гребням морей. Ты будешь думать, что чудо тебе поет небылицы звучнее, чем майские птицы… И мне не стоит сердиться, что ты не поймешь, откуда.

1925

93. «Медленно белые птицы от цепкой травы поднялись…» (По Метерлинку)

Медленно белые птицы от цепкой травы поднялись, те, что еще на заре сильными крыльями били. Белые тучи своими стенами укрыли берег бессветных озер, до которых они унеслись. Белые снежные птицы расстались с долиной певучей, плыли сквозь капли росы, что висела, как пар, в даль, где на грани пруда покачнутся ряды ненюфар. где исчезнет звезда в лабиринте лианы пловучей.

1925

94. «В незнакомых и серых и строгих…»

В незнакомых и серых и строгих городах мне мерещилась ты, в самых нищих и самых убогих я твои узнавала черты. О, мечта моя бедная! Даже в самой сильной и горькой тоске мне какие-то снились миражи далеко впереди на песке; и туманы твои водяные, и звезда на закатном краю в наши скудные страны земные низводили частицу твою. Все, что нужно, вели, — я готова, хочешь, буду гореть и страдать, чтоб одно твое вымолить слово, чтобы призрак тебя увидать.

1928

95. «Мне город твой не нужен темный…»

Мне город твой не нужен темный, мне страшно каменной стены. Как огоньки болот, бездомны мои блуждающие сны. Мой путь лежит через туманы и не ведет туда, где ты глядишь на белые фонтаны и грациозные мосты. Такие сказки мне знакомы, такая даль меня звала, что даже ты в своих хоромах меня согреть бы не могла. Ведь я иду с печальной песней от ласковых земных полей затем, что знаю, нет чудесней невидимой страны моей.

1928

96. «I will set your picture in a chiseled frame…»

W.F.

I will set your picture in a chiseled frame, I will seem to others what I will not be. Days will come and vanish as they always came, — stupid days and empty, by the empty sea. I will hear the breakers as they grow and scatter, I will watch the piling of the tangled kelp. But the stinging beauty of the nights won't matter, for the wrong that's happened moons will never help.

1926

97. «Глубокой тенью гор лиловых…»

Глубокой тенью гор лиловых и длинной тенью сикомор клянусь, что звезд не ищет новых, кто помнит солнце до сих пор. и тот, кто полночью гадает о возвращении весны, на целый век не променяет ее томительные сны. Пустыми, долгими ночами ты будешь звать меня в бреду, за безграничными морями ты будешь ждать, что я приду.

1928

98. «Я дам тебе серебряный цветок…»

Я дам тебе серебряный цветок, сработанный из самых тонких тканей: он вырос там, где светится восток, предел и правда всех земных исканий. В прекрасной вазе, черной и простой, его поставь, храня рукой и взглядом, цветок, вспоенный солнечной мечтой и выхоленный лучшим Божьим садом. Он ни богатств, ни счастья не дает, он будет недвижим и безглаголен. Тот аромат, что он с собой несет, повторит звон небесных колоколен. Он — красота земли, где день встает: смотри на красоту — и будь доволен.

1927

99. «Ты ушла, и разве лучше, что же…» [82]

Tо Helen Stanley

Ты ушла, и разве лучше, что же, где домами спрятан горизонт, — разве там хоть что-нибудь похоже на Сиерра-Мадрэ и Клэрмонт? Может, лучше, я еще не спорю, может, ты давно забыла всех, только разве там такие зори и зарей такой же звонкий смех? И когда тебя задушит скука и пойдешь бродить одна в ночи, что ж? тебя утешит в поле юкка, белая, как стройный воск свечи?

82

Helen Stanley: a friend from Pomona College, Claremont. Poem 313 is also dedicated to her.