– - В чём-то теряешь, в чём-то находишь, - не совсем ловко пошутила Оксана, которой уже смертельно надоели все эти неловкости и недосказанности. А в груди тревожно ёкнуло - уж слишком Женька был похож на Сашку, который безмятежно шагал по Таннервальдхоффплятц с бутылкой коньяка и двумя хрустальными фужерами, прижатыми к могучей груди. Мимолётный вздох вечности, прикоснулся к её памяти, возродив острое ощущение собственной беззащитности перед прихотями паскуды-судьбы. Тепло внутри Оксаны, повинуясь её настроению, померкло, так и не успев согреть её озябшую душу.

Женька зубами сорвал с "бескозырку", крепко нахлобученную на зелёное горлышко бутылки и плеснул глоток водки в стакан. Оксана приняла его ребристые грани в свою холодную, ещё не успевшую согреться, ладонь. Оранжевый полумрак по-кошачьи добавил в стакан немного синей тени и немного грусти. До рассвета опять была целая вечность.

Малахов положил на столике перед кроватью хрустящую станиолем плитку шоколада и большой, весь из солнечного света, апельсин.

– - Больше ничего нет, - виновато сказал он.

Оксана, запрокинув голову, одним глотком выпила водку, выдохнула, и моментально захмелев, рассмеялась:

– - А больше ничего и не надо. Ты что - это ж царская закуска.

Она, не глядя, плеснула Женьке водки в стакан.

– - Ты Жень женат?
– спросила и испугалась своего вопроса.
– Не бойся, я не прицениваюсь.

Дёрнув острым кадыком, Малахов выпил водку, поморщился, вытер рукавом мокрые губы.

– - Женат. Почти пять лет как женат. Сдуру после войны женился. Вгорячах.

– - А теперь как?

– - А никак, - отмахнулся Женька, и щёлкнув пружиной лезвия маленького перочинного ножика, определённо хитрой зековской работы, принялся очищать оранжевый апельсин.
– Она в Москве, сама по себе. Я в части, в Шеглино. Тоже сам по себе.... Вот так и живём.

Золотой серпантин апельсиновой кожуры разворачивался, освобождая вкусные, сладко пахнущие истекающим соком дольки.

– - Пять лет, - про себя сосчитала в уме Оксана.
– Значит не фронтовая?

– - Не фронтовая. Так случайно встретились.

– - А дети есть?

– - Нет.

Малахов протянул ей Оксане апельсиновую мякоть. Они сидели напротив друг друга, дыша запахом водки и апельсина, а поезд продолжал мчаться по таёжной пустоте, нарушая ветхую, словно изъеденную молью, тишину. Мерцающее серебро луны опять выглянуло из-за занавеса облаков.

– - Выпей согреешься, - предложил Женька, протягивая Оксане стакан с глотком водки.

– - Спешишь ты Женя, - сказала Оксана, но стакан взяла и выдохнув, лихо вылила водку внутрь себя - так как пили на Омской "химии" ссыльные зечки-"воровахуйки", лепившие норму на Живановской пилораме вместе с Оксаной. Там подобным образом пили всё, что имело хоть какой-нибудь процент спирта.

Скривившись от горького вкуса водки, Оксана впилась зубами в липкий, оранжевый шар апельсина.

Малахов только удивлённо фыркнул.

– - Научилась, ничего не скажешь, - сказал он, наливая водки себе.

– - Страна у нас такая, - усмехнулась Оксана, облизывая сладкие пальцы, слипшиеся от сока апельсина.
– У нас в стране пить и воевать только и умеют.

Оксана ела апельсин в первый раз в своей жизни.

– - А как же ты теперь с Сашкой?
– осторожно Малахов, баюкая в ладони гранённый стакан, на треть наполненный водкой.

– - А так, - Оксана, ничуть не смущаясь, вытерла липкие пальцы о край ватника.
– Меня на ссылку определили, а Сашку на спецкомандировку, на лесосеку. Писать он мне не пишет. Мне знающие люди говорили, что не может он оттуда писать - командировка у него такая.

– - Простил?
– спросил Женька, и не дожидаясь ответа, одним глотком опустошил стакан с водкой.

– - Простил,- грустно кивнула Оксана.
– Ему мой следователь в госпитале протокол моего допроса показал. Хоть нельзя, а показал.... Не могу я об этом, извини....

Они долго молчали, глядя друг другу в глаза. Молчание тяжким грузом легло на их плечи.

– - Он же после ранения очень страшный стал, - тихо, будто оправдываясь, сказала Оксана.
– На трибунале Саша в картонной маске сидел. Знаешь, у лицевиков такие коричневые маски из картона? А мне ничего, я его и без маски видела - и ничего.... Другим противно, а мне ничего.... Тогда я и поняла, что жить мне без него незачем.

Оксана продолжала говорить, избавляясь от охватившего её отчаянья.