– - Всё уже позади, - скрипнула осипшим голосом Оксана.

Женька не поднимая головы, тяжело вздохнул.

– - Я на свидание еду, - сказала, кашлянув, Оксана.
– В первый раз после того.... После сорок пятого.

Поезд, грохоча стальными колесами, мчался, прижимаясь к рельсам, которыми как прочными суровыми нитками была прошита темнота сибирской таёжной ночи. Иногда чернила ночи разрезала яркая вспышка, воздушным змеем проносившаяся в темноте по ходу движения поезда. Женька попытался согреть свои озябшие ладони дыханием, но струйки пара, которые вытекали у него изо рта, совсем не грели. Колёса под качавшимся полом вагона почему-то стучали сейчас в ритме бравурного, походного марша.

– - Замёрз?
– спросила Оксана, лихорадочно похлопывая себя по плечам.

– - Немного есть, - сказал Малахов и, посмотрев на Оксану, будто прозрел.

– - Слушай. Да ты же озябла вся. Пошли ко мне в купе. Я тебя чаем напою.

– - Спят ещё проводники,- покачала головой Оксана.
– Не получится у тебя с чаем.

Поезд выбрался из безбрежной тайги и сейчас тянулся по большой, заснеженной равнине, до краёв наполненной лунным светом. Над чёрными очертаниями холмов, парило, выбравшись из облачной западни, мерцающее зеркало полной луны. Её лимонно-жёлтый свет золотой накидкой выстлал неровную снежную равнину. Это продолжалось всего лишь несколько мгновений, а потом луна нырнула за мраморный барельеф облаков, и всё опять погрузилось в чёрную, мрачную пустоту.

За которой, наверное, и не было ничего.

– - Не будет чая, водки выпьем, - предложил Женька.
– Пошли Оксана, а? Ты же иззябла вся.

Оксана пожала плечами. Она и вправду очень замёрзла, выстудившись в изворотливых сквозняках вагонного тамбура. Сто граммов согревающего и бодрящего русского напитка ей точно не помешали бы. До Проточной Тисы-семь, оставалось почти шесть часов пути и вряд ли она сумеет лучше провести время, тихо убывающее вместе со стуком вагонных колёс на стыках железнодорожных рельс. Да и хотел этого Женька, ох хотел. Скрывая внутреннее напряжение, он с надеждой как-то по-особому трогательно смотрел в лицо Оксаны, вероятно ожидая отказа.

– - Если приглашаешь - пойду, - согласно махнула рукой Оксана.
– Ты в купе один едешь?

– - Один, - радостно кивнул Женька, втайне радуясь, что Сонька осталась в Москве и он может вот так запросто открыть перед Оксаной двери, которые вели в лубочный и раёшный рай - громоздкие вагоны СВ, где спальные места хрустели белоснежным выкрахмаленным постельным бельём, а весёлые проводники с блестящими кокардами на синих фуражках разносили по купе горячий грузинский чай, звеня фальшивой позолотой подстаканников.

Оксана шагнула в уют СВэшного вагона, ощущая себя инородным телом в этом Эдеме ковровых дорожек и зеркал на внутренней стороне дверей купе. Даже стук торопившихся к Проточной Тисе-семь вагонных колёс поднимался в тишину "международного" вагона приглушенным мурлыканьем ластящейся кошки, а о движении поезда напоминало лишь однообразное мелькание рассеивавшейся в предрассветных сумерках темноты, напоминавшей кадры немого чёрно-белого кино. Угольная тень глухой сибирской ночи, не смея заглянуть в СВэшный вагон, безмолвно проносилась мимо скорого поезда.

Они прошли мимо ярко-красного титана у каморки проводника - Оксана осторожно крадучись, а Женька уверенной хозяйской походкой, хлопая подошвой сапога по красному ковру. Даже его купе и то было "блатным", девятнадцатым, сугубо одноместным, единственным во всём "международном" вагоне.

Женька обошёл идущую впереди Оксану и услужливо щёлкнул никелированной собачкой дверного замка.

– - Прошу, - сказал он, приглашая Оксану войти.
– Так сказать, к нашему шалашу. Не первый класс, зато с бельём.

Оксана улыбнулась неуклюжей Малаховской шутке, а в душе чутко прислушалась к игривым "кобелиным" интонациям в Женькином голосе. Сейчас он больше всего напоминал ей ефрейтора из зенитного поста, прилегающего к Веймарштрассе северного бастиона, с заветным голубым билетом увольнительной на один вечер и похабной ухмылкой во всё своё лопоухое лицо. "У эсэсовских шинелей лацканы были остроконечными", - снова подумалось Оксане.

Она вошла и ощутила себя обворованной. В её вагоне, наскоро "перешитом" из обыкновенной теплушки, не было постельного белья и отдельных купе с никелированными замками на зеркальных дверях. Забитый перегородками из досок плохо выкрашенных ядовито-зелёной краской, её плацкартный вагон дышал запахом человеческих испарений и нечистотами "столыпинской" параши - в просторечии обычной дыры в полу за тонкой фанерной перегородкой. Оксану, не понаслышке знакомую с немецкими "Wagenzug-ами" и легендарными отечественными "Столыпинами", вполне устраивал и такой трёхгрошовый способ передвижения и оправки.

– - Хорошо устроился, - с завистью сказал Оксана, пока Женька рылся в своём кожаном чемодане.
– Даже умывальник есть.

Она кончиками пальцев крутанула холодный металл крана и тотчас побежала звенящая струйка воды, поднимая вверх бурую взвесь чаинок налипших на дне небольшой эмалированной раковины.

– - Умывальник есть, а стакан только один, - вздохнул Малахов, доставая из чемодана початую бутылку "Посольской". Стакан действительно был только один - ну не ждал он гостей, совсем не ждал.