— И деньги, само собой, даром ведь не учат. Но главное — у Фёдора Алексеевича меня отпросить, он ведь не отпустит, поди.

— Молодец, Тимофей. Идём, — решил Пётр. — Я попрошу, отпустит, куда денется. Вместе челом ударим.

— И ещё, Пётр Алексеевич, уж прости за докуку. Со мной ещё солдат Анисим Моляр хотел бы учиться. Мы уж с ним были на мельнице у мастера. Договорились. Всё веселей вдвоём-то.

— Где были?

— В Амстердаме.

— Ну и правильно. Молодцы вы с Анисимом. Поболе б вас, таких-то. Идём к Головину.

Пётр вернулся с дьяком в комнату, где ещё не разошлись великие послы.

— Раздумал? Да? — обрадовался Головин.

— Нет, Фёдор Алексеевич, не раздумал. Я вот что, господа послы, забираю от вас дьяка Евстафьева и солдата Анисима Моляра.

— Мне Тимофей нужен, — сказал Головин, — на нём вся писанина. Взял бы кого из солдат.

— Ничего, привлекай подьячих, Фёдор Алексеевич, а Тимофея с Анисимом я в ученье отдаю. И не силком, как некоторых, а по их доброй воле.

— Ладно, — вздохнул Головин. — Бери. Что с тобой делать? Если так дале пойдёт, ты нас скоро и без кучеров оставишь.

— Ну вот, — обернулся Пётр к Евстафьеву, — я сказал, отпустит. Когда вы сможете с Анисимом в Амстердам ехать?

— Да хоть сейчас, господин бомбардир.

— Тогда едем. Моя коляска, поди, нас троих выдюжит. Беги за Анисимом, а я обожду вас у кареты.

Когда 4 октября Головин приехал из Гааги на доклад к Петру, того на верфи не оказалось.

— Где он? — спросил Меншикова.

— Уехал с Витзеном к китобоям.

— К китобоям? — удивился Головин. — Зачем?

— Ну как зачем? Не знаешь бомбардира? А ну на Азовском море киты появятся, кто их первым гарпунить будет? Он, конечно.

— Тебе б только смешки строить.

— Со смешками лучше работается, Фёдор Алексеевич, — осклабился Меншиков.

— Когда он обещал вернуться?

— Да уж давно бы пора. Уехал-то ещё позавчера. Но ты ж знаешь его. На дороге увидит гайку с болтом, вот и пристанет: откуда она? для чего тут оказалась? дайте-ка я её на место сам прикручу.

— Это на него похоже, — усмехнулся Головин.

— Намедни пришёл сюда английский стопушечный корабль, бомбардир пошёл его осматривать. Капитан, было взявшийся сопровождать его, не выдержал, велел боцману. Так он и боцмана умотал, лазая по трюму. Вечером в харчевне англичанин пенял нашим: из-за вашего герра Питера штаны порвал, вылезая из твиндека [53] .

— Так я не знаю, ждать мне его или нет? У нас шестого уже третье совещание с депутатами штатов.

— Пожди, Фёдор Алексеевич, он вот-вот должон быть, я его за пять миль чую.

Видно, Меншиков и впрямь чуял близость Петра, который вскоре появился. И первое, что скомандовал:

— Алексашка, жрать хочу.

Меншиков помчался в харчевню и вскоре приволок целую кастрюлю жаркого с гречневой кашей.

— Ну рассказывай, Фёдор Алексеевич, — сказал Пётр, принявшись с жадностью наворачивать жаркое. — Что хорошего?

— Да уж дважды заседали. Двадцать девятого, ну ты знаешь, потом позавчера вот, второго уже. И никакого сдвигу.

— Ну как? Совсем, что ли?

— Да, считай, совсем. На первом заседании предложили мы им этот путь в Персию, как ты советовал.

— А они? Обрадовались?

— Дожидайся. И глазом не сморгнули. Меж собой переглянулись.

— Сколько их?

— Девять человек.

— Есть с кем в гляделки играть. А дальше?

— Переглянулись да и говорят, вы, мол, это напишите на бумаге, мы, мол, посмотрим.

— Вот те на. Это они нам должны писать, — удивился Пётр. — Всё с ног на голову оборотили.

— И мы им то же самое.

— А они?

— А что они? Своё гнут, пишите, мол. Вот поэтому я и не приехал к тебе после первого совещания, писал всё. Франц твой не помощник, я, грит, по-русски плохо пишу, а вот пьёт по-нашему, очень хорошо.

— Узнаю Лефорта, — засмеялся Пётр. — Этот с Ивашкой Хмельницким закадычный друг. Пусть его. Зато на аудиенциях он как рыба в воде, не то, что мы, пнями неумытыми. Ну и что на втором заседании?