— А нельзя ли увидеть их в разрезе, господин профессор? — спросил Пётр.

— У меня есть. Я сейчас вам покажу, — профессор, оставив кишки, отправился к одной из полок, бормоча с гордостью: — Вот тут у меня есть прекрасный препарат.

Едва профессор удалился от секционного стола, как Пётр, метнув свирепый взгляд на своих спутников, прошипел грозно:

— А ну, скоты, грызите мертвяка.

— Ка-ак? — пролепетал бледный Гаврила Иванович.

— Зубами, зубами. — Пётр схватил обоих за шиворот, пригнул прямо к трупу. — Ну, хватайте за брюшину. Ну!

Меншиков с каким-то вздохом, похожим на скуление, цапнул ртом отвёрнутую брюшину трупа и не столько жевал, сколько рычал от отчаяния. Не удалось и Гавриле отвертеться, тоже пришлось вцепиться с брюшину с другой стороны, почти столкнувшись лбом с Меншиковым.

Профессор, доставший с полки свой «прекрасный препарат» — заспиртованную почку в разрезе, нёс её к столу и был немало удивлён, увидев, как два его слушателя терзают зубами брюшину несчастной жертвы.

— Что это? — воскликнул профессор в изумлении.

— Не волнуйтесь, господин Бургав, — сказал Пётр. — Всё не съедят. Это им в науку, чтоб впредь не брезговали.

И по-русски скомандовал:

— Хватит. Оставьте профессору, черти драные.

Профессор протянул стеклянную банку Петру:

— Видите, как всё прекрасно видно. Молодой человек, что с вами?

Это уже относилось к Головкину, который стоял бледный как полотно, с отсутствующим взглядом и с вполне понятным намерением.

— Вам плохо? Да?

Головкин что-то промычал и схватился за рот, зажимая его. Профессор догадался:

— Сюда, сюда, — и, ухватив Головкина за рукав, потащил в уголок, к смыву.

Профессор вернулся к столу, стал объяснять Петру устройство почки и её назначение в организме человека. И даже Меншиков, подражая бомбардиру, усиленно изображал внимание, но ухом слушал не профессора, а рыгающего Головкина и сочувствовал: «Бедняга выбросил и жаркое и пиво, наверное. Эвон как выворачивает».

После обстоятельной лекции о назначении и устройстве основных органов Пётр поблагодарил профессора и оставил на столе его три золотых.

Выходя, спросил спутников:

— Ну как? Понравилось? Верно же, интересно?

— Оч-чень, — ехидно сказал Меншиков.

На обратном пути заехали в ту же харчевню, но позеленевший Головкин категорически отказался даже входить туда. Пошли Пётр с Меншиковым, заказали два жарких, но когда их принесли, Алексашка не стал есть, отодвинул свою тарелку бомбардиру.

— Ты что?

— Не могу, мин херц.

— А что ж будешь?

— Разве молочного.

Принесли молоко, белый калач, и Меншиков стал есть, стараясь не смотреть в сторону бомбардира, уплетающего два жарких.

— Отнеси кружку Гавриле. Пусть выпьет, от молока полегчает.

Когда Меншиков вернулся с пустой кружкой, Пётр спросил:

— Выпил?

— Выпил.

— Ну и слава Богу, до Амстердама не помрёт.

Садясь в коляску, толкнул дружелюбно локтем в бок Головкина:

— Прости, брат. Я ж не думал, что ты такой брезга.

— Ладно. Чего уж, — вздохнул Гаврила примирительно.

Переговоры Великого посольства с Генеральными штатами закончились практически безрезультатно, голландцы отказали в помощи России, ссылаясь на убытки, понесённые в войне с Францией. Единственно, чего удалось добиться послам, это официального разрешения властей на закупку в неограниченном количестве военного и морского имущества и в найме специалистов, потребных России в различных отраслях хозяйства.

Прощальная аудиенция в Гааге была дана послам 14 ноября 1697 года, на ней, пожелав русским всяческих благ и успехов, депутаты преподнесли послам в подарок несколько золотых предметов. Как впоследствии оказалось, цена их точно соответствовала цене тех собольих «сорочек», что были вручены голландцам великими послами при первой аудиенции.

Этим как бы было сказано: мы с вами в расчёте. Ничего не скажешь, хорошие купцы в Голландии — честные и точные.

С 15 октября Великое посольство было официально снято со всех видов довольствия. Однако оно не бедствовало. Вернувшись в Амстердам, занялось закупкой оружия, да не сотнями или тысячами, а десятками тысяч ружей. Лефорт, как и прежде, задавал пышные балы и пиры (знай наших!), Пётр если и вылезал с верфи, то лишь для того, чтобы посетить госпиталь Рюйша и присутствовать, а порою и помогать при очередной операции профессора. Поскольку и здесь инкогнито царя было раскрыто, профессор Рюйш специально для него велел пробить дверь, через которую Пётр мог без помех, минуя зевак, проходить в госпиталь. И этой потайной двери предстояло в будущем стать главной достопримечательностью госпиталя: «Здесь проходил Пётр Великий».