Они лежали вместе в постели; Кейтилин проводила на его груди круги и раз за разом вздыхала, в надежде завлечь его задать ей вопрос. И он это сделал.

— О чём Вы думаете, миледи? — спросил он непритворно нежным голосом.

— Я думала о Вашей сестре-королеве, — сказала она, переходя сразу к делу. — Удивительно, как можно быть столь эгоистичной. Как Вы могли простить её за все смерти, которые она принесла? Вашего отца, Вашего брата, лорда Роберта?

Его гнев был самого худшего сорта. Он начался не со взрыва, но с искры, переросшей в пламя. Он резко сел в постели, оттолкнув её от себя.

— Не говорите о моей сестре подобным образом, — предостерёг он её голосом, дрожащим от ярости. Дикий взгляд его глаз испугал её; она задрожала под ним, как лист. — Она — моя кровь, одна из немногих на свете, в чьих жилах она течёт, и я не буду и слушать таких мерзких слов, сказанных против неё. Я ясно выразился? — Он пригвоздил её взглядом, в котором было больше от животного, нежели от человека, и она заставила себя кротко кивнуть. После того, как он получил от неё подобное согласие, он оделся и оставил её покои. На следующее утро он говорил со своей обычной нежностью, как будто между ними ничего не произошло. Именно тогда Кейтилин узнала глубину его любви к своей сестре.

Она знала, что он был не единственным Старком, питающим такие сильные чувства. Брандон был таким же, хотя поначалу она этого не знала. Кейтилин часто думала о нём в первые годы замужества, особенно когда Нед был на войне. Брандон был самым красивым мужчиной, которого она видела, красивее, чем Роберт Баратеон, с которым она была знакома, и, вероятно, красивее Рейгара Таргариена, которого она никогда не видела. У него были густые тёмные волосы, вьющиеся на затылке, мощная квадратная челюсть и глаза бледно-серого цвета, которые, казалось, всегда сверкали. Она думала о его лёгкой улыбке, его крепком сложении; о том, как люди стекались к нему, потому что его так легко было любить. Это действительно было так; Кейтилин не знала, что она чувствовала к Брандону Старку, но это было сильным и искренним.

В их несколько встреч Кейтилин и не подозревала, что он столь тесно связан со своими братьями и сестрой. Когда он говорил, он всегда говорил о себе, и, ведают боги, как он мог говорить! Он мог делать это сколько угодно, рассказывая истории столь возмутительные, что они, несомненно, должны были быть ложью, но в его выразительных устах они звучали захватывающе. Он каждый раз делал паузу, чтобы увидеть её глаза и улыбку; в те краткие моменты она чувствовала, что он любит её, и это заставляло подгибаться её колени. Но Кейтилин ошибалась. Узнав о том, что он поехал в Красный Замок, требуя смерти Рейгара и готовый сделать это сам, Кейтилин поняла это. Когда сказали, что в каменных мешках он кричал имя своей сестры болезненным голосом, она поняла это. Когда он удавился, пытаясь спасти горящего отца, Кейтилин знала, что его последние мысли были не о ней, а о его сестре.

Кейтилин знала, кого он любил больше всех.

Долгое время она проклинала Лианну. Даже тогда, когда считалось, что она была похищена и изнасилована, Кейтилин ненавидела её за то, что забрала у неё любимого. Как она могла позволить похитить себя, с горечью спрашивала она себя. Ещё хуже были её суждения о добродетели Лианны. Как она могла позволить взять себя силой? Какое же достоинство осталось у неё теперь? Какой мужчина женится на ней? Это были жестокие, импульсивные мысли, прошедшие со временем; однако отвращение по-прежнему оставалось.

Сама Кейтилин ни разу не встречалась с ней. Она не знала вполне, как представлять её, хотя ей говорили, что она выглядела так же, как Брандон. Но это было не тем, что она хотела вызвать в своём воображении, больше нет. Так что всякий раз при упоминании её имени она представляла девушку с тёмными волосами, но без лица. И её это устраивало.

Теперь, с её приездом, это должно было измениться. Кейтилин не могла сказать, что ей это так уж нравилось. По правде говоря, она предпочла бы никогда не видеться с этой королевой, и, что ещё более важно, её дети тоже. Вне зависимости от того, с какой любовью Нед говорил о ней, Кейтилин знала женское сердце и знала, что Лианна была запятнана. Девушка, которая была настолько глупой, чтобы бросить всё для того, чтобы попасть в объятия мужчины; мужчины, которого она вообразила любимым и любящим её — это было невообразимо. Для Кейтилин были важны честь и достоинство. Это было всем для знатных леди; это всё, что они имели. А Лианна отбросила и то, и другое в сторону и начала войну.

Нед спросил её, благословят его боги, не будет ли она возражать приезду Лианны в их дом. Он держал её за руки и так мило спрашивал, что Кейтилин не могла отказать ему в этом желании. Она видела, как он беспокоился по поводу каждого отправленного письма, оставшегося без ответа; как он был встревожен тем, что король взял вторую жену. Кейтилин, однако, не могла проявить сочувствие. Ей казалось, что боги словно наконец-то наказали её за безрассудство.

Они стояли у входа в замок, выстроившись в ожидании королевы. Робб стоял возле неё, держа её за руку, а Санса сидела у неё на руках, оглядываясь вокруг с изысканным любопытством, прелестно взмахивая рыжими волосами при каждом повороте головы. Нед тоже был рядом, с лицом неподвижным, словно камень. Она не могла прочитать, что в его глазах, но, когда процессия появилась в поле зрения, в тёмно-серых радужках загорелся свет.

Впереди ехали несколько рыцарей, все в чёрной и красной броне, за исключением одного, носившего белые, как свежевыпавший снег, доспехи Королевской гвардии. За ними верхом ехала женщина на бурой кобыле; у неё были длинные тёмные кудри, свободно ниспадающие и обрамляющие лицо в форме сердечка, столь бледное, что можно было увидеть розовый румянец её щёк. Если бы не корона на голове, её можно было спутать с крестьянкой, так как она была одета в простое платье. Прекрасной крестьянкой, но всё же чернью. Вокруг неё все кланялись, и Кейтилин, повернувшись к мужу, увидела его уже на коленях. Она последовала его примеру, как могла, с младенцем на руках, призывая Робба сделать то же самое.