— Считай это предупреждением, милая Серсея, — сказал он низким, хриплым голосом. — Что меня нельзя бросать. — Он попытался поцеловать её, но Серсея отпихнула его от себя со всей своей мочи. Он отпустил её без боя, мерцая в сумраке зелёными глазами.

— Дурак, — прошипела Серсея, сжав руки в кулаки. — Твой провал не принесёт тебе никакой благосклонности ни от отца, ни от меня. Как мне теперь избавиться от этого ребёнка в ней? Мне самой её травить? — На лице её брата всё ещё было равнодушие. Непривычно было смотреть в эти глаза и не находить в них никаких чувств, и больше того, никакой красоты. Джейме никто рядом с Рейгаром, осознала она. Рейгар лучше любил, прекрасней выглядел, искренней чувствовал. У него были тайные улыбки, от которых трепетало её сердце, таинственные глаза, которые ей так хотелось понять, и та меланхолия, к которой её тянуло, как мотылька на пламя. Непрошеные слёзы кольнули глаза Серсеи при воспоминании о её прекрасном муже. — Ты погубишь всё, ради чего мы боролись, — проскрежетала она.

— Не мы, — строго напомнил Джейме. — Ты и отец. Я не боролся за Рейгара, чтобы выйти за него замуж и спать с ним.

— Но это есть, Джейме, с твоей помощью или без, и я стараюсь удержать его. Мы становимся так близки, Джейме, я не могу проиграть ей и этому проклятому ребёнку внутри неё.

— Ты всё ещё уверена, что он полюбит тебя? — подняв бровь, издевательски спросил Джейме. — Где сейчас твой милый любящий король? Вижу, что не в твоей постели.

— О чём ты? — ядовито спросила Серсея, обнажив зубы, несмотря на попытки сохранить спокойствие.

— Только одна ночь, и он вернулся в её постель, — сказал Джейме с ухмылкой на губах. — Тяга сильна.

Ей снова захотелось ударить его, по-настоящему захотелось поднять ладонь и опустить её на его самодовольное лицо. От такой перспективы её рука задрожала и даже поднялась было, но Серсея не ударила. Она не доставит ему удовольствия.

— Он жалеет её, — прошипела она. — Но он не останется. Он вернётся ко мне.

Вернётся ли?

Собственное сомнение испугало её. Всё ещё дрожа, Серсея подошла к простому комоду рядом с дверью и налила вина из бутылки, стоящей на нём. Было два кубка: один для неё, другой — для Рейгара. Но его здесь не было. Она осушила большую часть кубка со сладким напитком, прежде чем отложить чашу.

— Задумайся, как много ты пьёшь, сестрица, — упрекнул её Джейме. — Говорят, что мать, пьющая слишком много вина, обещает родить пьяницу.

Серсея ухмыльнулась.

— Ты что, знаешь?

— Я слышал о пяти лунах, но не вижу этого.

Серсея проглотила комок в горле, вспомнив о своей дерзости. Однако это была не совсем ложь; она была беременна, только не тогда, когда сказала об этом Рейгару. Всего через несколько дней после этого у неё пришли лунные крови, и она удерживала его от права на своё тело, настаивая, что плохо себя чувствует. Потребовалось около луны и целой недели на то, чтобы она действительно понесла, но к тому времени её слова уже произвели впечатление.

Когда отец узнал об этом, он чуть не сошёл с ума от ярости. «Как я могу исправить это?», спросил он своим жёстким, ровным голосом. Серсея не сказала ему, что сделала это только потому, что обезумела от ревности; что она сделала бы и больше, если бы это значило ещё больше изгнать волчицу из головы Рейгара. Ей было стыдно признаться в этом своему лорду-отцу, который, несомненно, напомнил бы ей, что Ланнистеры не глупы и не съёживаются при виде волка на горизонте.

Серсея и не съёживалась, но отцу об этом не скажет. Она не скажет, что попросила остаться у Рейгара в его покоях или что попросила его сжечь письма Лианны. «Ланнистеры не разделяют мелочной ревности», сказал бы он ей. Но больше всего она не скажет, что, когда он сжигал те письма, у неё было тягостное чувство того, что всё это ничего не значит, что он, вероятно, всё-таки зафиксировал их все в памяти. Она понимала, что её ложь была опасным заявлением, но она должна была сказать это. Ей больно было быть товаром.

В качестве решения великий мейстер предложил ей принять снадобье, которое он сам изобрёл, как раз по истечении девяти лун, предполагаемых Рейгаром, чтобы вызвать раннее деторождение. На самом деле это будут восемь лун; ребёнок будет недоросшим и, возможно, ему придётся бороться за жизнь, но для его размеров и здоровья можно будет придумать множество оправданий. Как только худшее пройдёт, сказал ей Пицель, малыш будет в порядке.

Это был не тот путь, который ей хотелось пройти. Тем не менее, он оставался единственным.

— Я беременна, — заверила Серсея брата. — Только не так, как должна была.

— Кажется, у тебя и твоей названой сестры есть что-то общее, — пошутил Джейме, но вызов памяти Лианны был неприятен. Она резко повернулась на каблуках, встретившись взглядом с братом и сжала зубы. Джейме рассмешил вид её злости.

— Почему ты находишь в этом развлечение? — всё ещё в гневе спросила она; слёзы покалывали её глаза. — Я так близко, Джейме, так чертовски близко к победе над его сердцем, а ты смеёшься над моими страданиями. — Будь хорошей женой, будь уступчивой, говори, только когда спросят. Балуй своего лорда-мужа, дели его бремя, позволь делать ему с тобой всё, что захочет. Серсея делала всё это, и всё-таки это к непослушной волчице его всё ещё влекло.

Серсея закрыла глаза, не желая услышать ответ от брата.

— Ты должен это исправить, — дрожащим голосом потребовала она. — Её сын жив. Она жива. Ребёнок в ней жив, и это твоя вина. Теперь ты должен это исправить.

— Исправить как? — спросил Джейме, и на этот раз не шутливым тоном. Серсея открыла глаза и увидела, как нежно он на неё смотрит, словно она была чем-то драгоценным.

— Закончи работу, — спокойно приказала она, снова закрывая расстояние между ними. Стальная броня отделяла её от его груди, холодная и тяжёлая, но она всё равно прижалась к его сердцу. — Убей её или её ребёнка, Джейме. Пожалуйста, брат, я не хочу, чтобы она была рядом.