– Ты неплохо его знаешь, – завуалированным намекам Гарри предпочел простые слова и фразы. Гермиона и не думала отпираться.

– Мы провели наедине четыре месяца – было время пообщаться, – и вновь прозвучало так двусмысленно, что Гарри растерялся – не в ее правилах было находить такие расплывчатые формулировки случившемуся. Волей-неволей на ум шло, что не так уж и хочется думать о том, какие отношения связывают Гермиону и Лестрейнджа. Ни к чему хорошему такие размышления не приведут – лишь заставят сомневаться и подозревать худшее.

– А что конкретно случилось в замке, ты тоже не скажешь?

– Извини, – сказала Гермиона, пряча взгляд. – Я бы очень хотела, правда, однако это касается и других людей, которым огласка навредит, – она подняла голову, точно найдя спасительное решение, позволяющее избежать дальнейших уточнений, опровержений и догадок. – Так обьяснишь мне, что это за чаша и отчего она так важна?

Она улыбнулась, стараясь казаться беззаботной – вышло не вполне натурально. Снейп утверждал, что Гермиона здорова физически и психически, но ни словом не обмолвился о ее верности; Гарри крепче сжал ладонь Гермионы, смягчая резкость следующих слов, почти дословно повторяющих ее фразу.

– Это не только моя тайна. Прости.

– Ничего, – она вздохнула. – Мы столько не виделись, а теперь оправдываемся как дети, которым очень хочется поделиться секретами, но мама запретила.

– Не говори, что ты настолько сблизилась с этим убийцей! Вы случайно не провели милую церемонию в кругу родных – ты, он, и магл-священник, которого после окончания запытали до полусмерти, на счастье?

Шутка вышла несмешная. Да и на шутку была мало похожа – Гарри желал уколоть Гермиону, открыть ей глаза на то, кем является Лестрейндж, и сделал лишь хуже. Гермиона выдернула ладонь и вскочила со скамьи – только снег взвился стеной, и куртка мелькнула за деревьями. Даже кудряшки у нее возмущенно топорщились. Обиделась. И серьезно – контраргументы не стала подыскивать, значит искренне задета.

Перчатка с левой руки, соскользнувшая с колен Гермионы, осталась лежать в снегу – полная праведного негодования Гермиона на такие мелочи внимания не обращала.

Беллатриса в детстве зачитывалась явно не «Сказками дядюшки Римуса», а «Темнейшими искуствами». Иначе с чего она выросла такой пхипотаткой? И почему Рабастан должен от нее отличаться – никто ведь не тащил его силком на службу к Волдеморту, не заставлял оставлять Невилла сиротой при живых родителях. Рабастану на тот момент было двадцать – возраст, достаточный для принятия самостоятельных решений, пусть и идущих вразрез с привитыми родственниками убеждениями – своей головой надо думать, не чужую заимствовать.

Гарри досадливо стукнул кулаком по деревянной спинке скамьи. Не стоило отзываться так о том, кто помог Гермионе, но ее неприятие очевидного раздражало. Называя Пожирателя своим спасителем необходимо не забывать о том, как легко он способен предать. Умница и рационалистка Гермиона на сей раз поступила неразумно, поддавшись чувствам. Вела себя так, точно Рабастан Лестрейндж был обычным человеком, а не рехнувшимся на почве геноцида неугодных чудовищем. Не нужна ему ни защита, ни жалость, ни доброта – от этого Пожиратели только звереют, Кэрроу тому примером. Почуяв слабину в ученике они изводили его, пока тот не срывался, и не отвязывались после – так рвут ослабевшей добыче горло шакалы. Нельзя сотрудничать с Пожирателями и остаться прежним – их идеология точит душу как ржа, их методы ведения дел – ужасают, но и заставляют поступать все более жестко, чтобы не отстать в этом забеге даже на полкорпуса: противопоставить неумолимой жестокости страх перед наказанием. Осталось донести до Гермионы эту истину. И уцелеть.

*

– За вами забавно наблюдать. У вас такое выразительное лицо становится, когда пытаетесь думать, – Снейп, не дожидаясь позволения, снял плащ-невидимку и уселся на место Гермионы. На крыше гостиницы уже никого не было, а из окон разглядеть скамью было невозможно.

– Давно вы здесь? – Гарри подавил инстинктивное желание отодинуться подальше от потенциального источника нравоучений. Будто мало было заботящегося, и порой навязчивого в своем стремлении сделать как лучше, Римуса.

– Достаточно, чтобы заметить безуспешные попытки обьяснить феномен мнимого предательства Грейнджер.

Гарри достаточно накрутил себя, но уверенности в правоте все равно не было. Неизвестно, что Гермионе пришлось пережить, и отчего она стала такой необьективной, разом растеряв логику и выдержку. Лестрейндж не заслуживает пощады из-за единственного доброго дела. Гермиона печется о его судьбе – так пусть увидит однажды справедливый суд над ним, обездвиженным и связанным, – огражденная от видимой и незримой опасности.

– Я пытался выяснить мотивы Лестрейнджа.

– И для этого набросились на Грейнджер с обвинениями, усомнились в правдивости ее рассказа и вдобавок взялись ее поучать, приправив это скверным юмором.

Гарри напомнил себе не поддаваться на провокации и сохранять присутствие духа. В диалоге со Снейпом от этого зависело не окончится ли разговор взаимными оскорблениями. Снейпу доставляло удовольствие препираться с каждым, кто готов спорить, и чем труднее доставалась победа, тем слаще она выглядела. И какой смысл в том, чтобы выглядеть невыносимым в глазах окружающих? Потешить уязвленное самолюбие можно тысячей других способов.

Снейп искоса глянул на него и принялся раздраженно выстукивать на спинке скамьи неровный сбивчивый ритм. Мелодия была знакома.