– После такого Конфундуса он даже свое имя будет полчаса вспоминать, – махнул он остолбеневшему Малфою. – Вам есть куда идти, мальчики?

Гарри впервые с начала этой операции по спасению растерялся: руководство уплывало от него стремительно и неотвратимо. Существовали вопросы, ответы на которые могут предоставить только те, кто живет сейчас на площади Гриммо, 12. Однако Регулус не позволит притащить в дом безумную и маглорожденного.

– Значит, гостями будете, – заключил Лайелл и, бросив щепотку летучего пороха, первым шагнул в изумрудное пламя, громко называя адрес.

20

За широким полукруглым окном открывался вид на заросший кустами можжевельника дворик и сбегающую с крутого склона прихотливо виляющую тропу. Вдалеке – до ближайшего дома, кажущегося с такого расстояния игрушечным, было с полмили, – лежала деревня. Из труб поднимался дым, по улице медленно тащился древний автомобиль, фыркающий синеватыми бензиновыми облаками. Идиллическая картина.

Девушка, – «я называю ее Элизой, ей все равно, думаю», – безучастно смотрела поверх плеча Лайелла; кушетка, на которой она сидела, была единственным предметом мебели в крохотной – троим едва развернуться – гостиной. Яростная вспышка, даровавшая Элизе силы, прошла, и она, скорчившись как котенок под мусорным баком, обхватив себя руками, застыла в неудобной позе. Надломившаяся изнутри от пережитого как дерево под ударом топора, она спать не собирась вовсе. Наверное, ей было слишком страшно. Они все боялись до чертиков. Любопытных соседей-маглов, неожиданного рейда Пожирателей, оборотней, нередко охотившихся за беглецами.

– Давайте я попробую покормить ее, – предложил Гарри, задергивая розовую камчатую занавеску и отворачиваясь от окна. С кухни тянуло вонью разогретого жира и пригоревшей муки – Малфою напрасно поручили присмотреть за оладьями. Магией Лайелл пользоваться запретил – «отследят» – а чугунную сковороду – Гарри поспорил бы на что угодно, – горе-повар видел впервые в жизни. Оставалось с тоской вспоминать перченую баранину, тушеную в масле тыкву, и свежий, только из печи, ароматный хлеб с кухни Хогвартса. И услужливых эльфов, которые рады угодить вечно голодным ученикам.

Лайелл, стоящий на коленях перед кушеткой, поставил на пол удручающе полную тарелку приправленной медом овсянки. Черенок оловянной ложки тонул в золотистом море.

– Она не ела с тех пор, как я ее нашел. И почти не пила. Боюсь, как бы ни упала, когда придет время уходить отсюда.

На дома разыскиваемых магов навешаны были следящие чары, фиксирующие существ крупнее крысы, находящихся в радиусе их действия. В брошенную без присмотра собственность часто забирались дети; при наличии устойчивого и постоянного сигнала на место высылалась группа проверки.

Часы, отведенные на отдых, истекали. Зрела уверенность: надо отправиться на площать Гриммо – и разбивалась вдребезги при мысли, что придется оставить Лайелла и Элизу. Стоит спасти человека – и никуда не деться от ответственности за его жизнь.

Не слишком чистым платком Лайелл вытер текущие у Элизы по подбородку слюни – осторожно промокая кожу, так, чтобы быстро убрать руку, если Элиза раскричится. Она затихла, оказавшись в доме, но кто знает, что взбредет в голову тронутой?

Кухня, куда Гарри отправился, волнуясь о судьбе обеда, была немногим просторней гостиной; на подвесных полках теснились банки с солью и сахаром, мешочки с пряными травами и пустые пивные бутылки. Подоконник уставлен был деревянными самодельными игрушками – лошадьми, козами, коровами, на засыпанном крошками столе выстроилась в колонну целая рота оловянных солдат с алебардами наперевес.

Малфой, у которого хватило совести оставить нетронутой полкастрюли овсянки, пил кофе и гипнотизировал остывающую сковороду. Уголья оладий в мусорном ведре еще дымились. Гарри придвинул кастрюлю и ковырнул ложкой остывшую комковатую массу. Неудивительно, что Элиза так отбивалась. Лайелл запретил разжигать камин, но позволил взять из кладовой пахнущие нафталином и канифолью одеяла. Одним из них он укрыл разметавшуюся на кушетке Элизу.

В гостиную Гарри вернулся, прихватив с собой остатки овсянки и кувшин с водой.

– Спасибо, – сказал Лайелл, припадая к горлышку и делая большой глоток; блестящая капля запуталась в темной щетине. – Так вы не решили, куда пойдете? – он погрузил ложку в овсянку и принялся за еду, иногда поглядывая на Элизу – та заинтересовалась мерным движением его челюстей и наблюдала как зачарованная. Лайелл предложил ей каши, Элиза с жеманной ужимкой открыла рот и высунула язык как на осмотре у терапевта.

Любой пример заразителен – дурной или хороший. Вот и Элиза, подражая Лаеллу, проглотила немного овсянки.

На пару они выскоблили кастрюлю. Элиза к концу трапезы повеселела, глаза заблестели, губы порозовели. Она не возражала, когда Лайелл набросил ей на плечи еще одно одеяло и взъерошил спутанные пегие волосы.

– У меня нет родственников, – это было почти правдой, Дурсли его и на порог не пустят. – А Мал… Драко нельзя возвращаться.

– Оборотням не больно-то рады, понимаю, – кивнул Лайелл, откладывая ложку и вновь поднимая кувшин. Гарри так и вытаращился.

– Откуда вы узнали, кто он? – и запоздало сообразил, что нужно было отрицать. Оборотней недолюбливали и до возрождения Волдеморта, а теперь, когда они массово присоединялись к нему в обмен на поставку жертв, и подавно не нашлось бы человека, относящегося к темным тварям с симпатией.