Вахе — меня передёрнуло — давно не вспоминала.

Вроде столько лет прошло, а он всё равно всплывает в памяти в самые неожиданные моменты. Передёрнулась. По коже бегали мерзостные мурашки.

Села.

Гадкое ощущение не проходило. Тряхнула головой. Накатывал панический страх: мне сейчас не нужна серия воспоминаний, никогда не нужна, и хотя сознание вроде не занято ими, меня всю передёргивало, встряхивало, а внутри разливался холод, словно я провалилась в эти гадкие надоедливые мысли.

Встала. Потную кожу холодило. Подошла к камину и протянула руки к огню. Тепло разливалось по коже, но внутри всё смёрзлось, пальцы дрожали, я постоянно ловила себя на том, что дыхание сбивается.

— Ты в порядке? — спросил тёмный.

Передёрнулась. Между лопаток бежала струйка пота, руки тянулись к шее — убедиться, что там ничего нет.

«Я в Аоре. Всё хорошо», — всё же коснулась влажной шеи — свободна.

Запах можжевельника удушал, проникал в поры, мысли… Бараки Вахса были пропитаны этим запахом: корыта и кадки для еды очищали, запаривая побеги можжевельника, можжевеловые ветки развешивали в помещениях для очищения воздуха, отваром можжевельника мыли рабов, веря, что это защитит от кожных болезней. Весь Вахе пах можжевельником, я почти забыла…

Только сейчас поняла, что тёмный сжимает мои плечи и беспокойно спрашивает:

— Лила, Лила, что с тобой? Лила?

Тряхнул меня. Стала тереть виски:

— Открой окно. Запах…

Я не могла дышать, я вдыхала — и лёгкие жгло, сердце жгло. Старалась дышать: вдох-выдох — это же так просто.

— Можжевельник. — Во рту было солоно.

Всё вокруг — мутное от слёз.

Шумно распахнулось окно, но тёмный по-прежнему держал меня за плечи, обхватил, притискивая спиной к своей груди.

«Только бы не разрыдаться», — всхлипнула.

Нас окутал вихрь, воздух с рычанием носился по комнате, раскачивал створки окна, шипел, гудел. Прижавшееся к дровам пламя щёлкало и совсем не грело. Вдруг взметнулось, и ноздри защекотал прогорклый дым. Я вдыхала его почти с благоговением.

Окно захлопнулось, ветер стих. По комнате поплыл яркий кисленький мандариновый запах.

Руки всё ещё дрожали, но я могла дышать. Огонь затрещал, радуясь возможности спокойно испепелять дрова.

Тёмный сжимал меня в объятиях. К похолодевшим щекам прилила кровь: мне совсем не хотелось вопросов, объяснять. По соглашению с собой и Эсином моя жизнь началась в Самране, до этого просто ничего не было, и у меня нет причин устраивать истерики из-за какого-то запаха. В общем-то, обычно так и было, даже не знаю, почему вдруг сейчас…

Тёмный сжал мои ладони, и я осознала, что царапаю шею. Сердце пропустило удар: я же забыла, забыла…

— Прости, мне следовало догадаться, что этот запах будет неприятен. Лила, не бойся: даже самые отчаянные головорезы Вахса магами из орденов не торгуют, ты больше туда не попадёшь…

Почувствовала, как глаза вылезают из орбит, отшатнулась, но тёмный удержал, не давая упасть в огонь камина. Отдышавшись, выдавила:

— Откуда ты?..

— Кажется, я упоминал, что разузнал, с кем отправляюсь в путь.

Меня окатило холодом, голос срывался:

— Никто… Эсин обещал… он поклялся, что в Самране никто не узнает, откуда я…

Ужас оцепенением расползался по телу: неужели кто-то, кроме Эсина, знал? Кто-то смотрел на меня и знал, что я куплена, ходила в ошейнике, ела из общего корыта, как свинья… Все знали? Смотрели мне в глаза и думали о том…

— Насколько понимаю, в Самранском храме об этом не знают. Круг моих источников значительно шире.

Прерывисто дыша, пытаясь унять дрожь.

— Кто? — Мне давно казалось, об этом знаем только я и Эсин. — Кто тебе сказал?

— Это не имеет значения.

Стала выкручиваться из крепких рук:

— Отпусти, отпусти меня…

Тёмный подтолкнул меня в сторону от камина и отпустил. Отскочила к стене, прижалась спиной, тяжело дыша.

— Кто? — обхватила себя руками. — Его Светлейшество?

Облокотившись на каминную полку, тёмный шутливо заметил:

— Читать чужие письма нехорошо.

Робкая улыбка быстро погасла.

Всё это время он знал.

Вот Тьма!

Чувствовала себя так, словно с меня содрали кожу и выставили внутренности на обозрение. Отвела взгляд от задумчивого лица тёмного. На письменном столе среди бумаг оранжевели три расплющенных мандарина. Так вот откуда запах. Облизнула губы.

— Я никому не расскажу, — уверил тёмный. — И это — только прошлое, в нём нет ничего предосудительного.