– Забирайся, - сказала мама.

– Погоди, - сказал Марек, - как долго я там буду стоять?

– Не знаю. Дина. Дина!
– позвала мама.
– Прячься вместе с Мареком.

– Мы не поместимся, - запротестовал Марек.

– Поместитесь.

– Это глупая затея.

– Не разговаривай!

Марек протиснулся в темноту.

– А как ты потом...

– Молча.

Мама толкнула его от края прорехи. Он успел лишь слегка развернуться, как Дина втиснулась за ним следом. Ее дыхание коснулось его щеки.

– Удобно?
– едва видимая, спросила она.

– Да не очень, - ответил Марек.

– Как вы там?
– заглянула в щель мама.
– Закрываю.

Он успел разглядеть половинку ее лица, потом боковина, вставшая на место, отрезала всякий свет. Скрипнула, подлаживаясь створка. Бум!
– легла одна полка. Бум!
– вторая. Застучали донца расставляемых назад банок. Ширкнул по линолеуму чемодан и, потеснив машинное масло, кажется, угнездился внизу.

– Теперь тихо, - сказала мама.

Замуровали, подумал Марек. Нет, фраза вроде бы звучала по другому. Как-то... Ах, да, замуровали, демоны!

Что-то царапнуло лопатку. Он шевельнул плечом.

– Клаустрофобия?
– шепнула Дина.

– Нет, - Марек перенес вес тела на левую ногу, чуть смещаясь, - мало пространства. Здесь хоть раз кто-то прятался?

– Друг Андрея, однажды.

– Обжитое место.

Скрипнули полы.

Марек замер, но скрип не повторился. Он попробовал вслушиваться, но улавливал лишь, как шуршит ткань рубашки по штукатурке.

Темно. Колко.

– Ты можешь руку просунуть?
– спросил он Дину.

– Куда?

– К лопатке. Там какая-то железка.

– Сейчас.

Дина прижалась к нему бедром, мягкой грудью, ее рука скользнула Мареку за спину и проползла змеей.

– Здесь, кажется, арматура. Торчит.

– Как бы ее, заразу...

– Слушай, можно по-другому.

Дина втиснулась так, что Марека слегка развернуло боком. Плечо и рука Дины стали одновременно барьером от железки и опорой для спины.

– Так лучше?

– Да, - шепнул Марек.
– А ты как?

– Нормально.

– Пора бы уже уродам появиться.

Они помолчали. Марек пялился в темноту. Он мог лишь шевелить левой рукой, сгибая ее в локте. Правда, она тут же упиралась в деревянный каркас.

Сколько так можно выдержать? Пять минут? Полчаса? Час?

– Жалко, в общежитие сегодня не попаду, - сказала Дина.
– Мама опять валериану пить станет.

В глубине квартиры что-то звякнуло. Вроде бы посуда на кухне.

– Слушай, - сказал Марек, - а как мы выберемся, если что?

– В смысле?

– На непредвиденный случай. Не хотелось бы в некотором смысле изображать погребенного заживо.

– Здесь есть секрет.

– Серьезно?

– Да, тише.

Марек почувствовал, как Дина напряглась и затаила дыхание.

– Что?
– шепнул он.

– Стучат.

Спустя несколько секунд Марек разобрал, как мама нарочито громко спрашивает: 'Кто там?'. У него пересохло горло.

Быстро, подумалось ему. Что, уже по всем домам прошли? Или целенаправленно? Мы же в самом конце. Почти в самом.

По квартире затопали сапоги и берцы. Марек услышал, как заглянули в малую комнату, как кто-то, бубня под нос, прошел мимо кладовки и занял туалет. Сердце устремилось в галоп. Дина поймала Мареково запястье.

– Вы одна?
– громко спросил жесткий голос в прихожей.

– Да, - ответила мама.

– А по нашим данным у вас еще живет сын.

– Ваш патруль застрелил его четыре дня назад.

Спрашивающий кашлянул.

– Извините, у меня не указано.

– Вам показать свидетельство о смерти?
– спросила мама.

– Если можно.

В туалете слили воду. Затем человек прошел в ванную - включил воду, стукнул железным о раковину. Винтовкой стукнул?

До Марека донесся ленивый свист. Он подумал, что не хватает губной гармошки. Лающая речь по-немецки тоже была бы в струю.

Яйки! Млеко! Партизанен?

Мама, видимо, подала свидетельство, потому что жесткий голос, легко перекрыв плеск воды, произнес:

– Да, спасибо, я вижу.

Кран закрыли.

– Ну, что?
– спросил тот же голос.