— Догадливая птица, — с уважением и даже какой-то нежностью в голосе произнёс он, наблюдая, как Лив вертится на месте, пытаясь определить, откуда именно идёт ментальный сигнал. — Хорошая. Даже этот, картонный, проникся. Отпустит её, наверняка, отпустит. Или вмешаться? Вмешаться мне или нет? Нет, нет, нет... Я же уже предупредил. Как мог, предупредил...

Изобретатель пристроился на угол кровати, там, где вчера вечером сидела Лив, заерзал, вскочил, опять опустился. Он крутил тяжелый бинокль в грязных, скрюченных руках, не замечая его тяжести.

— Нет, — убеждал он сам себя. — Пусть сами. Только сами. Но птицу жалко. А если не они, то кто? Я-то к чему? Брезгаю я, вот точно брезгаю!

Уверенно выкрикнув последнюю фразу в равнодушное к его метаниям пространство, Геннадий Леонтьевич приободрился, отложил бинокль на стол в кучу прочего хлама и вытащил оттуда же свой неизменный диктофон. Ласково проведя рукой по потертому черному корпусу, изобретатель нажал на кнопку записи, закрыл глаза и заговорил, словно погрузившись в гипнотический транс:

— Что есть иллюзия? Для человеческого зрения — все иллюзия. И время — тоже иллюзия. Вся Вселенная выглядит так, а не иначе, потому что глаз выбирает волну. Он так устроен. Если бы иначе, то выбирал не волну, а частицу, и это была бы другая Вселенная. Другой свет, невидимый нашему глазу. Бог Солнца так сказал мне: «Посмотри вокруг. В тот момент, когда ты смотришь, творишь мироздание. Это относится и ко всем остальным твоим чувствам. Это бездна, которая в тебе находится. Попробуй вывернуться в мироздание. Когда-то вся вселенная была одним человеком — Адамом Кадмоном, который по какой-то таинственной причине распался на смертное и бессмертное тело. На материю и дух. Соединение — есть бессмертие».

Изобретатель открыл глаза, и устало, но довольно вздохнул. Эти сеансы записи, которые он сам себе устраивал, всегда успокаивали ноющее сердце. Оказалось, что он ещё не готов возвыситься над суетой. Встреча с этой смешной девочкой вывела изобретателя из себя. Птица была живая, трогательно хромала, боялась совсем не того, чего действительно ей нужно было бояться, и очень ошибочно считала, что она-то уж все понимает в этом мире. Но не знала, что только что вышла на ринг. И зайдя за эти канаты, она уже не может без крови, без боли выйти обратно.

— О, Боги, — прошептал Геннадий Леонтьевич и упал лицом в замурзанную подушку. Еле слышно из подушки донеслись приглушенные слова. — За что нам это всё? Со мной ли, без меня, но доведите уже все до логического завершения....

***

— Заткни её! — перекрикивая вой сигнализации завопила Лив почти в ухо Савве. Он выхватил у неё из рук пассатижи и нырнул в салон. Через несколько секунд сигнализация замолчала. Опять воцарилась благословенная тишина, в которой особенно вкусно опять зашелестели уже сухие листья под набегами слабого ветра, и робко, то тут, то там завозились писком птицы.

— Слава Богу, — выдохнула Лив. Все такой же довольный Савва выполз из джипа.

— Все в порядке, — сказал он. — Удивительно, но шины оказались просто спущены. Я накачал все, надеюсь, хотя бы до главного шоссе доберемся.

— Почему хотя бы? — недоверчиво спросила девушка.

— Там хоть изредка, но рейсовый автобус ходит. Попутку опять же можно поймать.

— Не хочу попутку, — Лив испугалась ещё одного приключения, которых ей на данный момент вполне хватало. — Скажи, что ты меня довезешь до места?

Она с надеждой заглянула в глаза парня.

— До дома, да? А я тебя ужином накормлю. И чаем напою.

Она подумала, что придётся оставить Савву у себя ночевать, но почему-то эта мысль не показалась ей совсем отвратительной. «Наверное, я не очень хороший человек, — устыдилась Лив про себя, — раз готова ради того, чтобы попасть домой, терпеть этого человека, и ещё так гостеприимно, кривя сердцем, приглашать. Но ладно, одну ночь потерплю. Раскладушку на кухне ему поставлю, а утром дам денег, и отправлю на автовокзал». Савва, не догадывающийся, о чем она сейчас подленько думает, широко и искренне улыбался:

— Перед дорогой не загадывай. Как приедем, так приедем. Иди, собирайся.

Вдруг Лив в порыве чувств сделала то, чего ни в коем случае не могла ожидать от себя даже в самом странном сне. Она приподнялась на носках и поцеловала Савву в румяную и измазанную чем-то машинным щеку. Парень сначала опешил, затем хотел явно что-то сказать, но в этот момент раздался приближающийся гул мотора, и в посёлок въехал новый «Уазик».

— Не успели, — почему-то обреченно выдохнул Савва, и опустил голову. — Всё-таки не успели...