Но теперь защита старого – предательство самого себя. И об этом он должен сказать Йоргу. Страшно подумать! Сколько же друзей с презрением отвернутся от него! Что же делать?

Сказать! Иначе – будешь лгать себе и другим. Делать вид, что веришь – и знать, что ненавидишь. Будешь презирать себя сам. Хуже этого уже ничего нет.

Сказать Йоргу! Собрать все силы – и сказать! А пока не сделал это, ты не имеешь право подойти к ней. Пока не сделал!

... Её появление застало его врасплох, хотя только этого ждал он: она появилась вдали, – медленно шла по тропинке, как делала всё то время, когда они встречались здесь каждый вечер. Не изменила этой привычке: могла же доехать в кабине сразу до своего блока. Несмотря на очень поздний час.

Еле видна, но он знает, что это она. Самая прекрасная – единственная во всем мире. Не верится, что это – она, наяву. Смотреть и смотреть на нее! Но – окликнуть? Нет: нельзя. Нельзя! Пока у него нет права.

Она очень медленно прошла мимо. Он следил, затаив дыхание, пока она не скрылась за входной дверью.

58

Дан и Марк копались в архиве Лала. Основная часть работы была уже выполнена: почти все, даже незаконченные, произведения Лала были опубликованы – переданы в Центральный архив. Но оставалось ещё значительное количество фактического материала, собранного им – разбору его они посвящали немалую часть свободного времени.

– Послушай, – Дан повернулся к Марку, чтобы поделиться интересной находкой, но Марк сидел с закрытыми глазами, вцепившись руками в подлокотники кресла, – лицо его было белым как мел. – Что с тобой?

Марк только слабо застонал. Не медля, Дан уложил его и подкатил кибер-диагност, приготовленный для родов Лейли.

Сердце! Врача Дан вызывать не стал – впрыснул лекарство, дождался, когда щеки Марка начали розоветь. Тогда спросил:

– Как чувствуешь себя?

– Ничего: проходит.

– Давно это у тебя?

– Первый раз, – солгал, впервые в жизни, Марк. Но Дан не успокоился: запросил медицинские записи на него.

– Третий, а не первый! – укоризненно сказал он.

– Такой – первый. Те – были не сильными. Что ты хочешь: возраст.

– Тебе надо лечь в клинику. Сердце очень изношено.

– Подлечусь. Только не в клинике: обойдусь без нее.

– Перегружался ты сильно последнее время.

– Не больше тебя.

– Но у меня организм много моложе твоего.

– Что я могу поделать? Я же не академик. Да и был бы, так теперь не допустил бы, чтобы ради меня зарезали донора. И ты.

– Но пересадка сердца...

– Сердца донора: то же самое. Эти разговоры не для нас с тобой. – Чтобы прекратить спор, он закрыл глаза, и Дан оставил его в покое.

До родов оставалось немного, и Дан не давал ничем заниматься кроме подготовки к ним. Решительно воспротивился её участи даже в обсуждении новой постановки, которую начал готовить Поль: “Радуги” по Ванде Василевской – её подсказала Эя. Рита получила в ней главную роль – партизанки-матери Олены.

С Даном ничего нельзя было сделать. Эя успокаивала её обычным “Он и со мной был таким”, но подобная, незагруженная, жизнь тяготила Лейли. И она нашла выход – да так, что Дан не мог возражать. Сочетала приятное с полезным: регулярно встречалась со знакомыми, приглашая их навестить её дома.

Дана удивило, что все они являлись парами: мужчина и женщина.

– Это те, кто живет вместе, – объяснила ему Лейли. – У меня много таких знакомых.

Он понял её замысел: среди людей, которые раньше других могли стать родителями, эти пары были наиболее вероятными. И он стал помогать Лейли.

Кое-чего они достигли: на тех заметно действовало то, что они видели. Дан и Эя составляли, как и они, пару, живущую вместе, но... Но у Дана и Эи было то, чего у них не было: дети. Сын, который вместе с Лейли ждал появления своего ребенка; девочка-подросток, веселая и общительная. “Главный пункт нашей агитации” – вспоминал Дан слова Лала.

Люди видели не только большой живот Лейли, но и могли почувствовать радостное ожидание, испытываемое ею и всеми окружающими. Могли сравнить жизнь такой семьи и своей – замкнутой на двоих.

Дан верил, что встречи эти дадут результат. Но наверно, после того, как родится его внук. Он знал точно, что Йорг и тогда вынужден будет молчать: события разворачивались не в его пользу. По сути дела, постановка “Девы рая” была первым всемирным выступлением, результаты которого сказались незамедлительно: теперь уже редко кто не был знаком – хотя бы в общих чертах – с учением Лала. Повсеместно шли обсуждения его книг, сопровождающиеся яростными спорами. Сократилось посещение эротических игр. Число сторонников идей Лала было уже заметным.