– - Всё будет исполнено в лучшем виде, сиорий Чарэс. Не сомневайтесь. Я -- ваш человек, -- губы калеки расползлись в улыбке, на этот раз ясной -- хоть картину с него малюй.
– - А какой знак мне подать, если что?

– - Ты петь умеешь? Или свистеть затейливо?

– - Свистеть нет -- зубов мало, шипеть могу, -- он беззубо осклабился.
– - А вот спеть -- запросто, -- и, не дождавшись одобрения, загорлапанил:

Как я дрыном по загривку приголубил милую,

Так она вторую ночку ржёт кобылой сивою.

На рассвете встала рано...

– - Да тише ты!
– - остановил его Чарэс. "Послали Боги помощничка. Понятно теперь, отчего у тебя зубов мало, певун".
– - Верю, хорошая песня, её и ори, если что.

– - Ага, песня хорошая -- жалостливая. Там дальше вообще угарно будет, -- он осёкся, увидев вспыхнувшие в глазах Чарэса огоньки недовольства.
– - Если сиорию не понравилось, я ещё одну знаю, та вообще страдальческая, про любовь безответную, -- попытался реабилитироваться он.
– - Грустная, аж нутро выворачивает. Бабы -- так те рыдают и на всё готовые делаются. Я её всегда вою, как выпью, или если с бабой, куры-утки, того-этого приспичит.

– - Не надо страдальческой, -- обрубил Чарэс похотливого травника, -- и того-этого нам не надо. Лучше про кобылу вой.

– - Как скажете, сиорий Чарэс.

– - Ты мне вот что скажи, Фэнчик. Где тут у вас Веровик? Как не искал, ни одного не увидел.

– - В Узуне Веровиков и не было никогда. Зачем, когда тут совсем рядом два -- старые, намоленные. Один лигах в десяти, это если через Западную стрелку на Триимви поедете. Второй ближе, на восточном тракте. Лиги три не больше, но этот не у самой дороги, а свернуть надо на Химины, деревенька такая. Указатель есть.

"Ага, -- задумался Чарэс, -- три лиги не десять, но уезжать на восток, тогда как мои подопечные так и норовят улепётнуть на запад, как-то неправильно. Нет уж, лучше я по западной дороге поеду, тем паче, что Веровик, как выходит, стоит у самого тракта. И всё это время дорога будет у меня под наблюдением".

Дело, собственно, было в том, что Чарэс Томмар, он же Ляма, он же Рэмо ра'Вим из Ксалады, изволил родиться в этот осенний денёк. А его многострадальная мать, не вытянув, умерла при родах, оставив дитятку круглым сиротой, и он, как бы ни был занят, каждый год в этот день приходил к Веровику и молился за спасение её грешной души.

– - Может, проводить? А то, куры-утки, заблукаете ещё. Цоррб злющий у нас по округе бродит.

– - Сам найду. А про цоррба ты сейчас серьёзно сказал?

– - А то! Говорят это тот самый цоррб, в котором дух самого Алу'Вера живёт.

– - Кто говорит-то?

– - Хабуа.

– - Ты и Хабуа знаешь?

– - А кто его здесь, куры-утки, не знает.

– - Ясно. Буду иметь в виду. А ты, зубастый, не скучай. До вечера меня не будет, так что не горлопань без причины. Если тихо всё будет, навещу, как приеду, деньжат подкину.

– - Понял, сиорий. Всё сделаю, -- довольно закивал Фэнчик, помахивая в след Чарэсу куцей ладонью.

***

Он встретил их на развилке, у древнего, почти уже набок завалившегося деревянного указателя. Одна из дорог -- на Гевер -- забирала правее и пропадала из вида за языком леса. Другая -- та, что вела в Триимви, -- падала вниз, извиваясь змеёй среди скал. Третья -- Северный тракт, ведший к Узуну и дальше, -- осталась у Чарэса за спиной.

Сначала он увидел лишь одного, сидевшего на широкобёдром вороном жеребце. Чарэс инстинктивно натянул поводья. Чалая фыркнула. Незнакомец повернулся и заметил его, ладонь в кожаной со стальными вставками перчатке опустилась на навершие рукояти меча.

На нём был белый плащ с бардовым кантом, что не оставляло сомнений в его принадлежности к жрецам Ткавела. Лицо, казалось, отсутствовало, и виной тому был не глубокий капюшон -- оно сплошь было покрыто чёрными и бардовыми крест-накрест повязками; видны были лишь полоска рта и песочно-жёлтые проблёскивавшие точки глаз.

Чарэсу были знакомы такие взгляды: властные, заносчивые. И не сказать, что бы они ему нравились.

Выпрямившись в седле, санхи презрительно поглядел на него, но не произнёс ни слова. Он застыл, двигались лишь глаза, сопровождая проезжавшего мимо Чарэса.

На обочине стояло несколько подвод. Один из санхи осматривал их содержимое. Ещё трое держали под копьями группу: торговца, двух его разоружённых охранников и двух молодых девиц со связанными за спиной руками. Почему связали именно девиц, а купца и охранников всего лишь разоружили, Чарэс догадывался. Ещё в Двух Пнях поговаривали об ограблении храма Ткавела в Гевере и о девице, что похитила какую-то там реликвию. Ещё несколько санхи, числом около десяти, расселись вокруг костра, неспешно перекусывая. Был кабанчик на вертеле, зелень, фрукты, был и бочонок...