Тициан Табидзе: жизнь и поэзия
вернуться

Табидзе Тициан Юстинович
Шрифт:

СВЯЩЕННИК И МАЛЯРИЯ

В малярийной испарине бредит больная луна. И Орпири уже не скрывает рубцы и руины. Хоть светла эта ночь, но халдейская месса черна. И отцовский убрус оплетают силки паутины. …Это сказ о безумном священнике и малярии… Как раскашлялись хором лягушки окрестных болот, Словно вправду чахотка сегодня их всех разобрала. И озноб до рассвета луну пожелтевшую бьет, Чтоб металась в горячке, сорвав облаков покрывало. …Это сказ о безумном священнике и малярии… Ну, какие созвездья терзают нас ночью такой? Ну, к каким сатурналиям рвемся душой исступленной? Что ж ты, родина, сердце врачуешь мне желчью сухой, Что ж ты раны мои прижигаешь железом каленым? Вот уже саранча налетает на пашни твои, И проклятые нивы готовы к последней потраве… Ах, в каком из трактатов теперь описать в забытьи Желтоглазое время монголов и дни Моурави?! …Это сказ о безумном священнике и малярии… Нынче небо Халдеи безжалостно, как эшафот. Этой ночью в Орпири нельзя ни уснуть, ни забыться. Ну так что однолюбу осталось от прежних забот — Только боли свои собирать по слогам, по крупицам. О, звезда Сакартвело, и впрямь ты отныне мертва. И метания наши — всего лишь потуги пустые!.. И в псалом погребальный вплетаются те же слова — Прежний сказ о безумном священнике и малярии… Октябрь 1918 Тбилиси

СЕЗОН В ОРПИРИ

Река гниет, как труп Левиафана. За родниками следом — не спеша Уходят аисты. Сгибается душа, Как ветвь орешины. И вечереет рано. Лишь донкихоты пасмурных болот — Худые аисты, да в разоренных гнездах Лягушки зябкие… И никого. И вот Октябрь приходит в воспаленных звездах. На дилижансе прибыл он сюда. Привез простуды, ухмыляясь едко. О, родина моя, моя беда, Ты замерзаешь, как зимой наседка. И над вселенской грязью наших мест Лотреамона жаба тонко плачет. Орпирская земля несет свой крест. Она — земля, ей не дано иначе. Земля Орпири, окажи мне честь, Прими меня, как я тебя приемлю. …Всем пантеонам, что на свете есть, Я предпочту болот орпирских землю. Апрель 1919

САТУРН И МАЛЯРИЯ

Я прежде других повторяю: — Какая беда Терзает мне душу и гложут надежды пустые? Минуты страданий судьбой сведены навсегда В два круга стихов — о Сатурне и о малярии. В сознаньи горячечном реквием тяжко гудит. Лягушки, как звезды, на небе Халдеи дремучей. И мертвая муха качнулась в паучьей сети. Я — словно в рубахе — в глухой паутине паучьей. Любовь и Отчизна… Не вспомню сейчас ничего О вас, и в стихах не восславлю родные святыни. Я вижу ослепшие очи отца моего. По мне они плачут в ночи запредельной доныне. Покоя и счастья, я помню, хотелось и мне. О, Господи, как не поддаться тоске и сиротству?! Пропащий бродяга, скитаясь в чужой стороне, Я горб свой влачу, словно памятник злому уродству. Август 1919 Тбилиси

БИРНАМСКИЙ ЛЕС

Лес Бирнамский… Халдеи глубокие тени… И у пьяного гостя на жестком колене Леди Макбет нагая. Смертельно бело Одеянье согбенного лорда Пьеро. Вот Артур. С ним больные его бесенята. Чианури звучит, в тонких пальцах зажата. Как смычок, отсеченная напрочь нога. Тотчас самоубийцы, наполнив рога И бокалы, как будто к заветной отраве, Припадают к ним — слава тебе, Моурави! Круг павлиний замкнулся, и в нем, точно зайца, Ярко-желтого гонит Паоло малайца. И Офелия, быстро взглянув, замечает, Как пощечину звонкую вдруг получает Бедный Гамлет от дерзкой руки Валериана. На большом эшафоте и зыбко и странно Эфемерный возводится храм. Никому Я не верю… Мучительны нежности Мери. Коломбину бьет кашель чахоточный. Двери Закрывает ноябрь, чтоб не слышать ему… 1919 Тбилиси

«СВЯЩЕННИК И МАЛЯРИЯ» В ГРОБУ

Прошла годовщина, как падал кармин октября И слезы мои на отцовскую черную рясу, На глиняный холмик… Раскаяньем жгучим горя, Отец, над могилой твоею в ознобе я трясся. Октябрь, желтизна, малярия… Священник в гробу — Тогда и связалось в беспомощный лепет ознобный. Мгновение было, когда я нарушил табу, Наложенное на тайну печали загробной. Година прошла. Я другого стиха не сложил, И сердце мое очерствело, как камень точильный. Священник в гробу, малярия… Твой сын пережил Печали твои. Совершался агап благочинный Уже за чертой немоты… Никогда не пойму Видений своих, и солгать никогда не сумею: Я видел огней ураган и кромешную тьму, Накрывшую их словно рясой — так ныне Халдею Накрыло беспамятство. Был я один на один Со смертью, похожей на призрак отцовский, со смертью Схватился черту заступивший безумец — твой сын… Она победила… Всей тьмою и всей огневертью. Так кто же остался во мне и меня победил — Изгоя в отчизне, мечтателя, мономана — Родителя чтобы рожденный не превосходил! И не был я в трауре, папа, ты помнишь? Как странно! Меня это мучит, однако случайностей нет… Так что ж ты оставил в наследство слабейшему сыну, Который судьбы изволеньем всего лишь поэт, Бредовой строкой провожающий эту годину? СВЯЩЕННИК В ГРОБУ. МАЛЯРИЯ. СВЯЩЕННИК В ГРОБУ… Умерший, ты справь обо мне, о живом, панихиду — Я буду спокойней, чем ты, я осилю судьбу, И слезы и строки глотая, как горькую хину. Ноябрь 1920

ПАОЛО ЯШВИЛИ («Вот мой сонет, мой свадебный подарок…»)

Вот мой сонет, мой свадебный подарок. Мы близнецы во всем, везде, до гроба. Грузинский полдень так же будет ярок, Когда от песен мы погибнем оба. Алмазами друзья нас называют: Нельзя нам гнуться, только в прах разбиться. Поэзия и под чадрой бывает Такой, что невозможно не влюбиться. Ты выстоял бы пред быком упорно На горном пастбище, на круче горной, Голуборожец, полный сил и жара. Когда зальем мы Грузию стихами, Хотим, чтоб был ты только наш и с нами. Будь с нами! Так велит твоя Тамара. Август 1921 Тбилиси

ЗНАМЯ КИММЕРИЙЦЕВ

Словно знамя киммерийцев, Небосвод изодран в клочья. Стяг Халдеи багровеет, Кровью, ядом напоен. Скорпион мгновенье выбрал — Он себя ужалил ночью; И над городом сожженным Вихрь пылающий взметен. Наша лирика сегодня Зарыдать опять готова. Ей о белых днях воскресных Сердце помнить не велит… Как паяц, на храм Лафорга Влез паук, искавший крова, И на тонкой паутине Он под куполом висит! У Христа теперь четыре В мире есть евангелиста: Гоги, Валериан, Паоло, Я — четвертый, Иоанн. Остров Патмос — мой Орпири, Край нетленный, край лучистый, А для нового крещенья Топь Риона — Иордан. Все уйдем мы. Будет сломан Меч стиха у рукояти, И поэзия пред смертью Свой поднять не сможет взгляд. И в агонии, чуть слышно, Как последнее заклятье, Наши имени четыре Трубы скорбно протрубят! Но архангельского гласа Я не слышу рокового, Патмос гибелью не дышит, Не влечет его она… А меня сегодня Демон Наших дней тревожит снова. Подливать не нужно в чашу — До краев она полна! 1921 Тбилиси

АНГЕЛ-ВСАДНИК

Поэма

1
Свет Апокалипсиса! Дальний путь — Халдея, Киммерия, перевалы Кавказа… Судьбы Грузии догнать Возможно разве только на крылатом Коне: но путь твой ныне к нам ведет, И вся надежда наша ныне — ты, Свет Апокалипсиса, ангел-всадник! Легко ль осилить было дальний путь? И если мы, поэты, существуем Досель, то лишь благодаря тебе…