Стихотворения (1884 г.)
вернуться

Бенедиктов Владимир Григорьевич
Шрифт:

Не тот

Не тот святитель настоящий И добрый пастырь душ земных, Кто облачен в покров блестящий, В сиянье камней дорогих, Кто проклинает жизнь людскую, А сам тельцам служить готов, Свой любит сан, и честь мирскую, И преклонение голов, – Но тот, кто, саном незаметный, Проклятьем не разя наш слух, Огнем любви новозаветной Скорбящих возвышает дух. Чья жизнь – не ветошь, но обнова, Кто сердцем понял смысл креста И в соке мысли, в пище слова Дает нам кровь и плоть Христа. 1860

Образец смирения

Боже! Как безумна гордость человека! «Для меня всё в мире от начала века, – Он сказал когда-то с дерзостью незнанья. – Царь я всей природы, я – венец созданья, Средь светил небесных, средь пучин эфира Я стою с Землею в средоточье мира. Вкруг меня вертится от зимы до лета Солнце – мой источник теплоты и света. Там Луна – фонарь мой, звездочки – лампадки – Светят, чтоб всё было у меня в порядке». – «Лжешь, гордец безумный! Лжешь, глупец надменный: Сам с своей Землею в уголку вселенной, Глядя только в щелку узкого оконца, Кубарем кружишься около ты Солнца; С Солнцем вдаль несешься – и не знаешь, где ты, Призраки лишь только видишь – не предметы. Лунный шар – твой спутник, а тех звезд лампады – Океаны света, страшные громады, При которых весь твой мир в его убранстве – Жалкая пылинка в мировом пространстве». Он сказал: «Я – разум: мыслю, размышляю, Лишь инстинкт животным я предоставляю; В рабстве их держу я, создан – быть вельможей; Я с душой бессмертной вечный образ божий. Для меня всевышний так весь мир устроил, Чтоб себя я только тешил и покоил. Вождь я грозных армий, властелин творенья!» Вот он – полюбуйтесь – образец смиренья! Сам себя он громко, величая, славит, Бьет себе подобных и природу давит; Ничего не смысля, он за бога смело Судит и решает божеское дело! 1860

Достань!

«Да! Ты всё меня голубишь На словах, – в них нет ли лжи? Если ты меня так любишь, Мне на деле докажи!» «Всё, чего ты ни потребуй, Рад принесть тебе я в дань». – «Друг! Одну из данных небу Мне ты звездочек достань! Слушай: к новому свиданью Ты из них мне подари Ту, что блещет мелкой гранью В ночь до утренней зари, – Ту, что с неба так приветно Смотрит, чуть не говорит И так мило, разноцветно Искрой радужной горит. Чтоб чудесною прибавкой К туалету мне блеснуть, – Я ту звездочку булавкой Приколю себе на грудь. И предамся грудью этой, Тем подарком дорогим Освещенной и согретой, Я объятиям твоим. Что ж? Достанешь ли» – «Помилуй! Как я это совершу? Невозможно!» – «Но, мой милый, Если я тебя прошу…» «Не могу». – «Меня погубишь Ты отказом… Стало быть, – Ты не любишь, да, не любишь, – Может всё любовь добыть. Немогущий!.. Что в нем проку? Ты моги! Ты должен мочь. На три дня даю я сроку, А не то – навеки прочь!» День – другой прошел. Несчастный Горевал, бродил, как тень. С торжеством к своей прекрасной Он пришел на третий день. Чем-то радостным отмечен, Смелый взор его блистал. Вмиг он был вопросом встречен: «Что ж? Достал?» Ответ: «Достал!» И глаза он к небу вскинул, И со звездочкой внутри Из кармана ларчик вынул, И открыл его: «Смотри! Видишь: в золоте, в эмали, Блеском радужным полна Эта звездочка… Она ли?» – «Ах, мой друг! – Она! Она! Я – души твоей царица, Любишь ты, спокойна я, Это – чудная вещица! Это звездочка моя! Эту искру – блестку ночи – Ты достал, герой, гигант!» И впивались милой очи В ей врученный бриллиант, И застежка дорогая, С ценным камнем посреди, Ярко вспыхнула, блистая, У прелестной на груди. 1860

Подражание испанскому

Только б ты, кого так пылко Я люблю, – была со мной, Ты да хересу бутылка, Ты да конь мой вороной, Ты да добрая сигара, Ты да меткое ружье, Ты да звонкая гитара – Вот всё счастие мое! Легким станом, ножкой ловкой Ты мне гибельно мила, Ты глядишь такой плутовкой, Что с ума меня свела. Ты танцуешь – упоенье! Каждый нерв во мне дрожит; Юбки сборчатой круженье Всю мне голову кружит. Как в качуче это тельце Ты совьешь да перевьешь – Замков гордого владельца Прямо в плен меня ведешь. Взвейся ж выше в вихре пляски, В позе неги и любви И хоть только до подвязки Видеть ножки дай свои! 1860

Пора!

(По поводу римских проклятий)

О христиане, братья, братья! Когда ж затихнет гул проклятья? Когда анафемы замрут? Пора! Мы ждем. Века идут. Учитель, преданный распятью И водворявший благодать, – Христос – учил ли вас проклятью? Нет! Он учил благословлять, Благословлять врага, злодея, Гореть к нему любви огнем И, о заблудшем сожалея, Молиться господу о нем. А вы? – Вы, осуждая строго Co-человека своего, Пред алтарем, во имя бога Зовете кару на него. Вы над душой его и телом Готовы клятвы произнесть, Каких в пылу остервенелом Сам ад не в силах изобресть. И вам не страшно имя божье Взять на язык, хулу творя? Навет на бога – при подножье Его святого алтаря! Кощунство в храме благодати! Уж если клясть вы рождены – Не богом проклинайте братии, А черным автором проклятий, Что носит имя Сатаны! И вам же будет посрамленьем, Коль проклинаемый ваш брат Ответит вам благословеньем, Сказав: «Не ведят, что творят! 1860

Затмение

«Экое диво! Клим Сидорыч! Глянь из оконца! В полдень стемнело, ей-богу! Ведь убыло солнца. В небе ни тучки, ни-ни… то есть – пятнышка нету, – Ради чего ж недоимка господнего свету?» – «Эх, голова, голова! Ничего-то не знает. Временем это затменье такое бывает». – «Эва! – А кто ж там на солнце потемки наводит?» – «Это, по книгам, вишь – солнце за месяц заходит». – «Полно, Клим Сидорыч! Эк ты неладно ответил! Солнце ведь – светлое солнце, и месяц-то светел, – Как же бы сталось, что свет как со светом сдвоится – Не светлоты прибывает, а темень родится?» – «Истинно так. Не хули моего ты ответа! Верь аль не верь, а и свет пропадает от света. Ну, да, примером, – ты в толк не возьмешь ли скорее? Ум – дело светлое, разум – еще и светлее, А в голове-то ведь темно становится разом, Если случится, что ум в ней заходит за разум». 1860

Пляска

В улику неправд был Израилю дан Предтеча – креститель Христа – Иоанн. «О Ирод, – взывал он, – владыко земной! Преступно владеешь ты братней женой». Глагол Иоанна тревожил царя Досадным укором, но, гневом горя, Царь Ирод смирял свое сердце над ним – Зане Иоанн был народом любим, – И долго в темнице предтеча сидел, И царь над ним казни свершать не хотел, – Тем паче, что в дни испытаний и бед Нередко его призывал на совет. И молчит Иродиада, Втайне яростью дыша, – В ней глубоко силу яда Скрыла женская душа. Лишь порой, при том укоре, Вдруг в чертах ее и взоре Проявляется гроза. Жилы стянуты над бровью, И отсвечивают кровью В злобном выступе глаза. Месть ехидны палестинской Зреет… Мысль проведена – И усмешкой сатанинской Осклабляется она. О пророк! За дерзновенье Ждет тебя усекновенье. За правдивые слова, За святую смелость речи – У крестителя-предтечи Отсечется голова! В царский праздник пир был велий. Вечер. Трапеза полна. Много всяческих веселий, Много брашен, пряных зелий И янтарного вина. Весел Ирод, – царской лаской Взыскан двор… Но царь глядит, – Кто ему искусной пляской В этот вечер угодит? Струн кимвальных мириады Потряслись… Отверзлась дверь – И внеслась Иродиады Соблазнительная дщерь. Пляшущая плавает роз в благоухании, В пламени зениц ее – сила чародейская, Стан ее сгибается в мерном колыхании – Стройный, как высокая пальма иудейская; Кудри умащенные блещут украшеньями Перлов, камней царственных, радужно мерцающих; Воздух рассекается быстрыми движеньями Рук ее, запястьями звонкими бряцающих. Вихрем вдруг взвилась она – и, взмахнув прельстительно Легкими одеждами звездно-серебристыми, Стала вдруг поникшая пред царем почтительно, Взор потмив ресницами трепетно-пушистыми. И плясавшую так чудно Царь готов вознаградить, И клянется безрассудно Ей – что хочет – подарить. Требуй, дочь Иродиады, Той убийственной награды, Что утешна будет ей – Злобной матери твоей! «Царь! Ты видел пляску-чудо, Так обет исполни ж свой – Подавай плясунье блюдо С Иоанна головой! И, пустивший зло в огласку, Вестник правды меж людей Заплатил за эту пляску Честной кровию своей! Пусть ликует в силах ада На земле Иродиада! В божьем небе твой престол. Здесь безглавье есть венчанье За святое немолчанье, За торжественный глагол. Пляска смерти завершилась, – Голова усечена. Кончен пир. Угомонилась Змеедушная жена. Но рассказывали люди, Что святая голова Повторяла и на блюде Те же смелые слова. 1860

Рыцарь

После тщетных похождений И бесплодных бранных дел Храбрый рыцарь к мирной сени Возвратиться захотел. И пришел он невеселый На домашнее житье, Бросил в угол меч тяжелый, Щит свой, латы и копье. «Что?» – друзья его спросили. «Всё пропало, – говорит, – Не щадил трудов, усилий И – увы! – стыдом покрыт, Уподоблен Дон-Кихоту, А в сраженьях был велик, Наезжал, рубил с налету – Только цели не достиг». «За какую ж Дульцинею Ты сражался?» – был вопрос. «Всё на свете – прах пред нею, – Рыцарь гордо произнес. – Свет красавицу такую Должен чтить. Из дам его Взял я истину святую В дамы сердца моего. Чистый вензель этой дамы На щите моем горел. Я из боя в бой, упрямый, За нее стремглав летел. Дело истины – не шутка! На меня подъяв мечи, Шли гиганты предрассудка, Заблужденья силачи, Шли толпой, стеной восстали, Пред числом – я изнемог, И безумцы хохотали, Слыша мой в паденье вздох. Но меня не то смущает, Что потеряна борьба, – Нет, мне сердце сокрушает Человечества судьба». Рыцарь! Выслушай спокойно: Сам себя ты осудил. Острый меч твой непристойно Делу истины вредил. Ты, герой, в движенье скором Наступательных шагов, Сам назойливым напором Раздражал ее врагов. Меч булатный ей не нужен, Не нужна ей кровь врага, Терпеливо безоружен, Кроток, тих ее слуга. Он не колет, он не рубит, – Мирно шествуя вперед, Побеждает тем, что любит, И смиреньем верх берет. 1860