Молчаливый полет
вернуться

Тарловский Марк Ариевич
Шрифт:

19 марта 1925

Дорога любви [156]

Наши предки не знали дорог, А ходить приходилось помногу — Только мамонт и злой носорог Им протаптывали дорогу. Но уже и тогда из берлог Девы бегали к лунному рогу На свиданье за темный порог Вынося оголенную ногу. И у древних, где властвовал рок, Где пространство таило тревогу, Где любимейших женщин в залог Оставлял путешественник богу, Даже там, от молитвенных строк, Облаченная в тонкую тогу, Дева серной неслась по отрог На условленную дорогу. И из парка, что пышен и строг, Вслед английскому чуткому догу, Шла ты вновь на охотничий рог Изменять золотому чертогу. И по взморью, где свеж ветерок, Ты любовную знала дорогу, Что недолго твой юнга берег, И пожертвовал черту да грогу. Отпечатки девических ног В путь свиданий слились понемногу, И могучею сеть он лег Инженерам земным на подмогу. — Нам не надо их скучных дорог: Если любим, то знаем дорогу!

156

Дорога любви. Автограф — 39.22.

23 марта 1925

Гость [157]

Гость вечерний, гость последний, Гость по имени Ничто! Легкий звук шагов в передней, Звук, рождаемый мечтой… Чуть скрипят дверные петли, Чуть мерцает ручек медь… Чудный гость за дверью медлит, Сердце рвется посмотреть! Из окошка втихомолку, Нитью сердца моего, Лунный свет скользит за щелку И не видит никого. Если дремлю, если сплю я, Если дверь не заперта, Веют крылья поцелуя Вкруг пылающего рта. Утром платы гость не просит, Но — в награду за любовь — По частям мой дух выносит И высасывает кровь. Тихий, бледный, незаметный Демон радости ночной… Нет, уж лучше выкуп медный Бросить девке площадной!

157

Гость. Автограф — 39.24.

26 марта 1925

Памяти Брюсова [158]

Тиран покорных кирпичей, Строитель Сухаревой башни, Ответь: ты наш или ничей, Ты нынешний или вчерашний? Как будто не было «вчера», Как будто снова метят даты И снова противу Петра Бунтуют вольные солдаты. Пускай забава палача В царе не нравится милорду — Он рубит головы с плеча, И клейма жжет, и лупит морду, И башня — в память мятежа, Покуда тешится хозяин, — Опальный город сторожа, Встает из северных окраин. Здесь будет жить начетчик Брюс, Дитя Европы легендарной, Кому купец-великорус Обязан книжкой календарной. Весь век, до вечера с утра, Прожив на Сухаревском рынке, Немало сказок про Петра Купец расскажет по старинке. Небрежным сплевывая ртом На исторический булыжник, Он нам поведает о том, Как жил и умер чернокнижник. Но, с ним по имени един, Хоть из среды великоруссов, — И тоже Сухаревки сын — От нас ушел Валерий Брюсов… Так пусть народная молва К легендам новый сказ прибавит И по Мещанской тридцать два Квартиру милую прославит!

158

Памяти Брюсова. Автограф — 39.25–26 об. Строитель Сухаревой башни… — в 1692–1695 по приказу Петра I на месте деревянных Сретенских ворот были построены каменные, в 1698–1701 перестроенные; названы в честь Лаврентия Сухарева, чей стрелецкий полк охранял Сретенские ворота и встал на сторону Петра в его конфликте с сестрой, царевной Софьей. …начетчик Брюс — Яков Вилимович Брюс (1670–1735), государственный деятель, один из ближайших сподвижников Петра I. В народе прослыл чернокнижником и чародеем, в частности потому, что открытая им в 1702 первая в России обсерватория располагалась в Сухаревой башне, резко контрастировавшей с архитектурной патриархальностью Москвы. Обязан книжкой календарной… — имеется в виду т. н. «Брюсов календарь», предвосхитивший современную биодинамическую систему в сельском хозяйстве и около 200 лет служивший настольной книгой российского земледельца. И по Мещанской тридцать два / Квартиру милую прославит!.. — на 1-й Мещанской, 32 (Проспект Мира,30) Брюсов жил в 1910–1924; ныне по этому адресу располагается Музей «Серебряного века» («Дом В.Я. Брюсова»), филиал Государственного литературного музея.

29 марта 1925

Омут [159]

Когда, уча ребячьей грамоте, Про ад рассказывали мне, Я закреплял в покорной памяти Слова о дивной старине. Я после слышал — «плюнь на Библию», Я слышал — «плюнь и не греши», Но — яд мечтаний! — как я выплюю Твой тихий омут из души? Пускай он тих — в нем черти водятся И держат в адовом плену Невинную, как богородица, И небывалую жену. Ей светят розовые факелы На топком омутовом дне, Куда их выронили ангелы, Летая в темной вышине. И бледным символом бессилия, Самоубийства и стыда Цветет молитвенная лилия На глади тихого пруда. Под зеркало его поверхности Кто — грубый — смеет заглянуть? — Лицо склонившегося в дерзости, Смеясь, выплескивает муть, И только мы, ее носители, Поэты, верные мечте, Смех пленницы в сырой обители Порою слышим в темноте.

159

Омут. Автограф — 39.29–30.

7 апреля 1925

Случай со шляпой [160]

Чья-то шляпа улетела, И невидимые лапы Мнут болезненное тело Свежевычищенной шляпы. О, как стыдно шляпе модной, Шляпе, сделанной из фетра, Быть эмблемой всенародной Взбунтовавшегося ветра! И летит она над парком, И вальсирует, как птица, И завидует товаркам, Что надвинуты на лица: И вдобавок к безобразью Благороднейшую ношу Дождь забрызгивает грязью, Как последнюю галошу. Но застрявши и повисши Вдруг у тополя на сучьях, Шляпа стала самой высшей И одной из самых лучших. — Так решил вороний папа, Навсегда забывший гнезда И в подкладке этой шляпы Живший счастливо и просто.

160

Случай со шляпой. Автограф — 39.31.

17 апреля 1925

Отражения [161]

Огонь на кончике меча, Холодный как зарница славы, Закат и храм золотоглавый Во льду случайного луча!.. Мир благородный и скупой, Как смех на лике Джиоконды, Какой диктуешь мне закон ты, Куда уводишь за собой? — Холодным панцирем луны Перед лицом земного шара Удары солнечного жара В немом бою отражены; Из горна в тесную трубу Огонь течет багряным дымом Как дух над грешником, судимым И сожигаемым в гробу. Ну что ж? Я дорого бы дал, Чтобы над жертвенником славы Мой ржавый стих как дым кровавый, Как тень ее затрепетал, Чтобы заимствовать и мне По смерти славных свет их слабый И отразить его хотя бы Подобно стали и луне!

161

Отражения. Машинопись с правкой — ИМЛИ. 5.1.

Апрель 1925

Ночное безобразие [162]

Полумесяц поднялся сонно И достиг верхушки небес. Он казался кустом лимона, Что от чая слегка облез. Он увидел большую церковь И, боясь провалиться вниз, Стал над самым крестовым верхом, На конец его опершись… Это было для церкви срамом, Это ей принесло ущерб: Разве можно над русским храмом Водружать мусульманский серп? — День пройдет, а в закатном свете, Лишь блеснет ночная звезда, Будет вновь турецкой мечетью Обесчещенный храм Христа. Нет, христьяне! Мы всем народом Ощетиним винтовок лес И пойдем крестовым походом На султана ночных небес!

162

Ночное безобразие. Машинопись с правкой — ИМЛИ. 6.1.

Май 1925

Дети [163]

Сынишка проказливей дочки, У мальчика игры грубей — Ему бы гонять голубей Да кошек вымачивать в бочке. Он будет вождем — решено. Но девочка тоже не ангел — И если мечтает о ранге, То только царицы Кино. «Жемчужина» — нежный эпитет И дан ей покорной толпой… Конечно, сначала ковбой Жемчужину эту похитит. У «Мери» центральная роль И «Мери» сплошная приманка — Пусть пес не похож на мустанга, А брат не экранный король. Ее добросовестно выкрав И трепетный стан обхватив, Он должен — степной детектив — Внезапно нарваться на тигров, А «тигры» в булыжных степях Несутся от них врассыпную, Кудахчут, сценарий минуя, И крыльями бьют второпях… Но в блеске центральной фигуры Дефектов не видит никто — Спасибо вам, тачка-авто, И брат, и собака, и куры! — Скажите, не всё ли равно, Чье сердце в слезах замирает — Актеры ли в правду играют Иль дети играют в кино! —

163

Дети. Машинопись с правкой — ИМЛИ. 10.1.