Радостный оттого, что увидел в чужом месте родного человека, я отправился по коридору назад. Думаю, именно в таких умонастроениях, человек способен летать. По дороге мне повстречался Ярослав Владимирович, который торопливо закрывал свой кабинет.

– О! Лавренёв, ты ещё жив?
– ухмыльнулся он.

– Как видите!
– буркнул я вслед, скрываясь за плотными дверями без ручек.

– Ну, это ненадолго!

Ни что не могло огорчить меня в те минуты, даже предательство друзей Саши и Лёши, и угрозы майора Стовбургена.

Придя во вторую палату, я угостил друзей вкусной едой и рассказал о долгожданной встрече с мамой. Кушая мандаринки и печенье из моего пакета, они, конечно, говорили то, что я хотел слышать.

Вечером, после ужина, нас отправили в баню. Купаться шли по 4 человека на 15 минут. По моей рационализаторской идее, мы пошли в самую последнюю очередь. Под горячей водицей мы успели накупаться вдоволь и даже надурачиться, обливая друг друга из душевой лейки. Последняя четвёрка могла купаться, сколько влезет, но приходилось после этого и убирать всю комнату. Не беда! Тряпкой вымакать воду можно за 10 минут, а купаться и радоваться жизни - сколько пожелаешь! До самого отбоя! Пожалуй, сегодня в бане был мой бенефис. Я говорил без умолку о проблемах больницы и конфликтах между простым человеком и системой. А я из тех, кто, рассказывая о чем-либо, не ограничиваюсь рамками и шаблонами. Я приведу ещё подобный случай, но проясняющий дело с другой стороны, я поставлю рядом две-три ситуации и обнаружу в них явление, деликатно докопаюсь до сути, до корней, которые поначалу были скрыты для неискушённого взгляда. И это умение, по-моему, сродни искусству одного из героев книги художника Шубина, который "сделал доступными горы для тех, кому не дано изведать чувства покорителя. Верный глаз и добрая рука художника довели человека до самой вершины". Ребята слушали и кивали в знак согласия.

Странно, но Стовбурген после того короткого монолога после встречи с мамой, даже и не разговаривал со мной, лишь ехидно улыбался при встрече.

Уж и Рождество прошло, а меня всё не комиссовали. Неужели, это дело рук Ярослава Владимировича?

Демчук Игорёк уже уехал домой, позабыв о том страшном месте, где пробыл достаточно долго. А когда-то он шёл в армию, ведь насмотрелся сериалов о солдатах и всерьёз решил, что так и есть в реальной воинской службе.

Мой лечащий врач, Любовь Осиповна, ежедневно обещала меня комиссовать в кратчайшие сроки, и я ей верил. Со времён распределительного пункта прошло лишь несколько месяцев, но сколько же пришлось пережить. Откровенно говоря, именно благодаря змеиным манёврам в этой "новой жизни", я могу свободно вздохнуть воздухом сегодняшнего дня, хотя моё мнение на объективность, по-прежнему, не претендует. За комиссацию ни слова! Я сильно переживал: "Неужели меня поселили здесь навсегда?" "Ждёт ли меня участь Серёжи Дульского?"

ГЛАВА XIII: "Возвращение в А1666"

"Настало утро - открыл глаза,

Вижу ту же суть, и те же лица,

Покатилась грустная слеза -

Я по-прежнему в больнице.

Всё напоминает мне тюрьму,

И четыре стенки, словно свечи,

Здесь жизнь свою гублю,

Над постелью застыли равнодушные врачи".

Багацкий Дмитрий

Паранойя не успокаивалась. Требовала ответов, а их не было. Пессимизм топил меня своим напором, и я таял, как восковая свеча. Такое умонастроение сложилось на путях трезвого и отважного стремления к истине, но она, казалось, стояла на горизонте моего мировоззрения.

Дни шли однообразно по одному и тому же алгоритму. Читать было уже нечего. Мамины журналы, как капля в море. Я откровенно тупел, и этого я опасался больше всего. В последние дни я ни с кем не разговаривал, пытаясь чрезмерным сном убить время пребывания в психиатрии. Часто плакал и тосковал. Ткаченко даже подумал, что я с ним больше не общаюсь. Это была неправда, но при нынешнем настроении, мне и объяснять что-либо было сложно, легче было промолчать.

12 января 2009 года, где-то после обеда, меня вызвали в зал ожидания. Странно, ведь я знал наверняка, что у мамы нет средств, чтобы приехать ко мне вновь. Ну, а кто ж тогда?

– Старший лейтенант Казистый???
– чуть слышно пробормотал я, увидев в полутьме знакомые черты лица.

– Здарова, Лавренёв!
– улыбнулся он привычной улыбкой.
– Ну что, ты готов?

– К чему?
– испуганно спросил я, подавившись слюной.

– Чё закашлялся? К новой жизни ты готов? Иди, переодевайся! Только шевелись, у меня мало времени!

– Товарищ старший лейтенант, а что Вы имеете в виду под названием "новая жизнь"?

– Лавренёв, не утомляй! Тебя комиссовали! Собирайся скорей!

– Домой?
– слабо улыбнулся я.

– Ну, блин, тебя здесь точно накололи! Мозги совсем атрофировались! Конечно, домой. Куда ж ещё? Ну? Мне долго ещё ждать?

– Одну секунду, товарищ старший лейтенант!
– засиял от счастья я и тут же скрылся из виду, припрыгивая на ходу.

– А только что чуть живой стоял...
– буркнул удивлённо Казистый, укоризненно покачав головой.

Я метнулся прямиком к белобрысому другану и, обняв Женьку, стал трясти, что есть мочи.

– Дима, что за...?
– сонно бормотал он.

– Небось, дозу галоперидола получил! Вот и съехал с катушек!
– выдал на всеобщее обозрение свою версию развития данной ситуации Денис Симончук, по-киношному поправив очки.

– Нифига! Я домой собираюсь!

– Дезертировать во время похода на обед? Отличная мысль. Могу подсказать, как добраться отсюда до вокзала.

– Очень смешно, Рижук. В другой раз! Меня комиссовали!!!

– Молодец!
– приобнял меня Симончук.
– Даст Бог, свидимся на гражданке.

– Обязательно! Дай только выбраться отсюда!