Теперь то и дело приходилось перелезать через поваленные брёвна (а ещё изобретать, как обойти их с телегами из обоза - хоть отряд и шёл налегке, бросив на стоянке всё, что можно было бросить), вытаскивать из обуви опилки и труху. Индрис обнаружила на ветках бузины тесьму от льняного детского платьица; эту новость встретили ликующими криками, как что-то безумно важное. Потом радость поутихла, потому что приметы людского жилья - черепки, лоскутья, полусгнившие части ремней, мешков и корзинок - стали попадаться очень часто. Мечники и лучники из простонародья от скуки устраивали соревнования, кто наберёт по дороге больше "зельдорского добра".

Нитлота не удивляло всеобщее возбуждение: прятки от альсунгцев в Заповедном лесу вымотали многих, а потом и самых стойких добил изнурительный путь по корням и корягам, в прелой духоте и полумраке, к тому же почти без еды и с минимумом оружия. Всё громоздкое (во многом - по инициативе Нитлота и поддержавших его Индрис с Тейором) лорд Толмэ приказал оставить, чтобы не затруднять переход, который и без того казался нереальным. Так что они походили скорее на свору отощавших от голода бродяг, чем на войско - пусть и разбитое. Кроме того, жечь костры нужно было с осторожностью, чтобы дымом не сообщить альсунгцам о своих перемещениях. Припасы вышли, а с охотой в Заповедном лесу не очень-то складывалось - учитывая, что три четверти из спасшейся горстки людей были так или иначе покорёжены в битве. Рыцари роптали, уверенные, что им не выжить: либо альсунгцы всё-таки вломятся в лес и найдут их (а это на самом деле было вполне возможно - чем дальше они отходили от защитного купола, тем больше он ослаблялся, а со временем должен был растаять совсем), либо во время привала кто-нибудь не спасётся от диких зверей. На одного оруженосца (Нитлот, увы, и его лечил лично; парню не повезло - два сломанных ребра, вывих руки, оглушение огненным заклятьем) и вправду напала стая волков. Тейор, проснувшись от криков, подпалил им шерсть парой молний, а после отчитал оруженосца, чтобы неповадно было бродить вдалеке от тропы, да и вообще отходить от отряда. На другое утро Нитлот искоса наблюдал за несчастным беззеркальным; он был бледно-зелёным, точно молодая листва вокруг, и убито молчал.

Больше, впрочем, никаких выдающихся происшествий не случилось. Альсунгцы в лес не вошли - Нитлот, всё ещё слабо чувствовавший сотворённую защиту, сразу узнал бы об этом. Через густую, шерстистую глубину Заповедного леса, ощерившуюся буками и соснами, молодыми папоротниками, колючими кустами и завихрениями корней, изнутри раздиравших землю, было бы бессмысленно идти с лошадьми. И на одном из привалов они с виноватыми лицами доели последние кусочки конины... Индрис тогда шепнула Нитлоту, что один из рыцарей зовёт во сне своего коня, который достался ему, насколько она поняла, от отца по наследству. Тейор, оказавшийся поблизости, фыркнул и назвал рыцаря сентиментальным идиотом. Это, правда, не помешало ему на рассвете уйти на охоту с луком и двумя стрелами (вообще-то стрел сохранилось мало, и берегли их почти как воду с лекарствами). Тейор вернулся с подстреленной ланью, на которой отряд протянул ещё три дня.

И всё-таки периодически кто-нибудь терял сознание от голода и усталости; тогда весь отряд останавливался и ждал, пока беднягу отпоят бодрящими зельями и разотрут целебной травой. Лорд Толмэ, нервничая, кусал губы: он не мог позволить себе потерять ни единого человека, но и не единой секунды - тоже. Выхода, тем не менее, не было: лес темнел вокруг них, таяли последние ошмётки снега; и в жертву приносилось время, а не люди.

У лорда Толмэ начало дёргаться веко - Нитлот всё чаще замечал это, и отчего-то ему становилось не по себе. "Бесчестье... Бесславье... Проклятый дракон..." - шипел лорд себе под нос, когда думал, что остался один, и веко дёргалось, как у сумасшедшего. Нитлот не удивился бы, если бы узнал, что этот престарелый придворный щёголь уже поклялся на крови, что отомстить альсунгцам. Должно быть, ему впервые довелось пережить такой позор.

Но в то же время Нитлот не мог сочувствовать ему по-настоящему: лорд Толмэ лелеял, прямо-таки выкармливал свою боль, хотя именно сейчас был особенно нужен своим людям. У Старшего, например, это не вызвало бы уважения - тот умел, в отличие от беззеркальных, достойно проигрывать. Лорд Толмэ же шёл с ними телом, но не сознанием; казалось, что он остался на равнине Ра'илг, круша призрачных оборотней и одноглазых крыс Хелт.

Между тем лесопилки визжали всё неистовее, и в густом сосняке они всё-таки вышли на одну - небольшую, семейную. Старый пильщик и шестеро его сыновей - угрюмые здоровяки, пропахшие хвоей и лаком для дерева - весьма изумились, завидев пятьдесят воинов и одну беременную даму-Отражение в нескольких шагах от своего двора. А если точнее, младший сын, парень лет шестнадцати, который в тот момент прочищал дымоход, чуть не грохнулся в панике с крыши.

– Карау-ул!
– завопил он, когда их полуживая ватага показалась из-за сосен.
– Отец, тут разбойники, целая куча! Спасите нас, боги!..

Скрипнула дверь. Пильщик, даже не набросив плаща или куртки, выбежал из дома; посмотрел и плюнул.

– Разбойники? Совсем ты сдурел, ослина, у них же знамёна его величества Абиальда!.. Ох, милорд... Кто ж вас так, ай-ай-ай...

По плащу старик безошибочно угадал "милорда" и, склонившись в поклоне, сокрушённо замотал головой.

– И тебе привет, добрый дорелиец, - тусклым голосом отозвался лорд Толмэ. Несмотря на то, что он был сильно потрёпан, осанка и выправка аристократа-полководца его не покинули. И с пильщиком он говорил так, будто всё ещё сидел в седле, сверкая доспехами.
– Объединённое войско Альсунга и Ти'арга, кому же ещё... Наверняка ты слышал о битве на равнине.

– Слышал, как не слышать...
– закивал старик.
– Это, выходит, на вас северная ведьма наслала своё колдовство, милорд? Чтоб её...
– он ввернул крепкое словцо.
– ...покарал Шейиз! Чтоб Дарекра натолкала ей грязи в глотку!..

Исподтишка он цыкнул на сына, и тот проворно слез с крыши. Потом сбежались остальные братья - двое оторвались от круглых пил, которые, видимо, делили на бруски для какого-то здания или крупной мебели, а один притопал со скотного двора. За ним по чавкающе-рыхлой земле с блеяньем увязалась коза; беззеркальные проводили её голодными взглядами, да и сам Нитлот, стыдясь, сглотнул слюну. Они слишком давно не ели нормально, а от невезучего оленя каждому досталось по крошечному куску.

Сыновья пильщика таращались то на балахон и зеркальце Нитлота, то на Тейора, чьи бравые татуировки покрылись многодневной грязью, то на Вилтора, который, даже заметно потеряв в весе, всё равно напоминал поросёнка с мечом. Но больше всего, конечно, на Индрис, которая устало улыбалась, опираясь на руку Тейора; у неё, похоже, в кои-то веки не осталось сил на заигрыванья.

– Всецело поддерживаю твою мысль, - грустно хмыкнул лорд Толмэ в погустевшую бороду, - но не думаю, что это скоро случится... Настали тёмные дни.