В день спектакля я пришел в ригу раньше. За кулисами из снежинок была только Лялька Булка. Если стреляешь за девчонкой, надо ее обязательно удивить. Ванька Моряк умеет двигать ушами, как осел, может сразу двумя, а может по отдельности, одно ухо выпятит, другое задвинет к затылку. Здорово у Ваньки получается! Не только девчонки, взрослые удивляются. Алешка Артист фокусы доказывает: ловит из кулака свой большой палец, при встрече поднимает неизвестно как без рук шапку. Я такого не умею. Правда, научился стоять на голове, твердо, могу даже руки по швам вытянуть. Только надо ноги упереть в стенку.

Мы с Лялькой Булкой одни. Сначала я решил послушаться Юрку и тихонько ткнулся губами ей в ухо. Она не поняла, прогудела:

— Ты что щекочешься?

Я сразу встал на голову, оперся ногами в стенку… она оказалась не настоящей — тряпочной декорацией. Я страшно долго летел в глубокую и пыльную яму. Ушибся не сильно, долго вылезал и чихал. Вылез, а Лялька обеими руками на меня показывает и ржет:

— Ха! Ха! Грязный! Черный!

Тут сразу пришли другие снежинки и мама. Она ужаснулась, хлопнула руками:

— Сейчас же уберите эту грязинку! Нельзя такую на сцену!

Я обиделся и ушел. Спектакль начался. Меня забыли, я шлялся за кулисами. Услышал голоса, пошел и попал в сушилку. Дверь была не заперта. Меня никто не заметил. В сушилке было много народу: дядя Петя, Кот, Антон, еще два студента, что были в столяровом доме, и несколько мне неизвестных. И Юрка там был. Не было только Кати-учительницы и лоцманского ученика, они на сцене. Все сидели на старых снопах. В середине сушилки стоял высокий, тощий незнакомый мне человек с усами и бакенбардами. Сердито говорил:

— В игрушки играете! Слыхал, слыхал, Лева Бианки нашил на синие форменные брюки красные заплаты, ходит по деревне, эпатирует буржуазию. Надо же! Глупость какая, ей-богу! В игрушки играете, шутите. Мы не шутим, и с нами не шутят; полиции чуть не втрое стало и агенты, и провокаторы, каждый день аресты. Ладно, от вас ждем…

Тут высокий заметил меня, улыбнулся и замолчал. Юрка схватил меня за руку и юбку, утащил на улицу, пихнул слегка к дому, сказал:

— Не сердись, Серый! Ты еще маленький, я потом тебе все расскажу. Скоро. Иди и никому ничего не говори.

Я ответил, что очень мне надо, и пошел домой снять дурацкий снежинковский костюм. Ну их всех, с их живыми картинами и тайнами!

Рыбаленция старый. Лицо и шея в мелких частых морщинах и черных точках, как перцем посыпано, глаза небольшие и в глубине, а губы огромные, всегда жуют или шевелятся — шепчут. Пахнет от него приятно — хлебом и свежей рыбой. Каждый вечер он идет с моря по деревне, постукивая узловатой деревянной палкой. Одет во что-то серое, мохнатое, на голове желтая зюйдвестка, на ногах пудовые рыбацкие сапоги-заколенники, сбоку висит тяжелая клеенчатая сума, там рыба.

Рыбу он несет самую лучшую Фролу Петровичу, уряднику, потом бабушке и еще в дом, где снимает угол у старушки-вдовы. Еще заходит, если останется рыба, в последний дом в сторону Лоцманского селения. Там живет женщина с двумя маленькими девочками. Ее муж утонул в прошлом году в большую сентябрьскую бурю.

Когда он приходит на кухню Большого дома, бабушка стесняется сказать: «Здравствуйте, Рыбаленция!» — говорит просто:

— Здравствуй, здравствуй! Ну, что сегодня принес?

Рыбаленция вытаскивает из сумы и кладет на кухонный стол рыбу: крупных окуней, щук, красноперок, редко сига или угря. Никогда не говорит цену. Забирает в руку, что даст бабушка, прячет в кожаный кошелек, защелкивает замок с шариками и сует его в карман. Бабушка наша страшная скупуша и, наверно, дает мало. Урядник совсем не платит.

По дороге к дому Рыбаленция еще заходит в лавку Пульмана за хлебом и табаком. Потом его не видно. Зато в любую погоду, чуть рассветет, видно, как далеко в море за четвертой банкой маячит черная точка — «Утка» Рыбаленции.

По субботам, после бани, в той же одежде, но без сумки, он идет в трактир «Бережок» и там выпивает. Становится добрый, очень, бредет по улице, поет невнятно или выкрикивает:

— Рр-рр-ыбаленция! Рашкатушки! Першиада! Буря! Буря! Рр-рыбаленция!

Плохо он выговаривает «с» и «з», шепелявит.

Мальчишки бегут за ним и дразнятся:

— Рыбаленция! Раскатушки! Персиада! Буря!

Он не сердится. Если начнут хвататься, целится клюкой, как ружьем, и кричит:

— Бу-ум!

Из наших мальчишек Рыбаленцию дразнит один Мишка. Он тоже плохо выговаривает и получается: