— Либаленция! Ласкатушки! Пелсиада!

Мы ему не позволяем передразнивать.

Другое дело мальчишки Барановы. Они живут в предпоследнем доме к Лоцманскому. Как раз там, где Рыбаленция поворачивает к вдове рыбака. Братья-близнецы ему прохода не дают. Мало что кричат, дразнятся — стреляют из луков и рогаток, больно, конечно.

Эти братья ужасные задавалы. Во-первых, они нас считают неприличными, потому что ходим в коротких штанах, сами они носят длинные коломянковые. Во-вторых, у них новые двухколесные велосипеды «Свифт» и на них особые звонки: не как у всех — маленький на руле — а у них над передним колесом целая тарелка свешивается. От звонка шнур; если за него потянуть, маленькое колесико опускается на шину и получается длинный оглушительный звон. Братья нарочно молча мчатся по тропинке, а за твоей спиной ка-ак зазвонят. Конечно, прыгаешь — хоть в канаву, хоть в крапиву. Они, свиньи, оборачиваются и хохочут. В-третьих, они очень богатые. Дача своя, голубая, двухэтажная. Балкон с разноцветными стеклами, и за высоким забором на столбах два огромных стеклянных синих шара. В шарах виден весь мир, только маленький: дом, балкон, калитка, ограда, деревья, шоссе, солнце и облака.

И еще, все люди приезжают из Ораниенбаума на извозчиках — они на своих. Коляска дурацкая: без дуги, с гнутыми красно-желтыми оглоблями, впереди не только кучер, а еще человек в белых штанах, лаковых сапогах и в цилиндре с кокардой сбоку — называется грум. Зачем он нужен? Вдвоем лошадьми править нельзя, значит, для задавальства, для того же огромный кнут, он торчит кверху из подставки.

Мы с Юркой шли мимо дома Барановых и видели, как один из близнецов прицелился в Рыбаленцию и выстрелил. Стрела попала ему в спину. Рыбаленция вздрогнул и выронил палку. Я поднял, а Юрка подбежал и двинул в морду стрелку. Братья убежали за забор и принялись Юрку дразнить:

— Рыжий, красный, человек опасный! Рыжий, красный!

Юрка и не рыжий, он блондин.

Калитку они закрыли. Юрка подошел, потрогал и заявил страшно спокойно:

— Трусливые идиоты. От нас не спрячетесь. Объявляем войну. Не трогайте Рыбаленцию, или худо…

Когда мы обгоняли Рыбаленцию, он, не оборачиваясь, сказал:

— Шпашибо! Шпашибо!

После обеда мы готовили к бою оружие. У Юрки рогатка побольше с очень сильной круглой резиной, мне даже не натянуть. Моя рогатка с плоской резиной, послабее, зато очень меткая. Незаметно от мамы мы открыли в папином столе охотничий ящик и вытащили несколько картечин. Я еще захватил шрапнель — нашу пулю с корабля-мишени.

К дому Барановых мы подкрались в полной темноте. В окнах светились огни. Яркий калильный фонарь у входа над калиткой освещал сад и оба стеклянных шара. Юрка тихонько скомандовал:

— Батарея! Товсь!

Мы просунули рогатки сквозь решетку забора и прицелились. Юрка хмыкнул:

— Хм! Большие, не воробей. Я левый, ты правый… Огонь!

Зашипела моя шрапнель, свистнула Юркина картечина.

Мой шар раскололся на куски — звон такой, будто обрушились тысячи зеркал. В Юркином засветилась сквозная дырка. Юрка скомандовал:

— Беглым!

Мы перезарядили и ударили опять. Развалился второй шар. Дальше все было обдумано: убегали не по дороге, перескочили через шоссе и залегли в канаве.

Двери на крыльцо распахнулись с треском, на песчаную дорожку хлынула полоса света. Завопила женщина:

— Ловите! Скорее! Держите!

На дорогу без шапки в черном жилете выскочил толстый барановский дворник и загремел сапожищами к Лоцманскому. Он пробежал так близко, что мы слышали, как он сопел и ругался про себя. За ним, тоже простоволосый, в белых штанах и тонких скрипучих сапожках выскочил грум. Огляделся и побежал в другую сторону. Бараниха вывалилась на крыльцо и все орала, орала: «Держите!»

Преследователи скрылись в темноте. Юрка скомандовал:

— Батарея! По фонарю, прицельным, товсь! Огонь!

Юрка попал с первого выстрела — фонарь звякнул, разлетелся на куски и погас. Бараниха с воплем провалилась в освещенную дверь и показалась в кухонном окне. Я прицелился и пустил картечину. Кухонное окно лопнуло и вывалилось на сиреневые кусты.

Неслышными волчьими шагами мы скрылись из канавы в сторону моря и большим кругом вышли к дому.

На следующий день у нашего дома побывала дурацкая коляска с Баранихой и грумом. Мы ее переждали в дровяном сарае. Во время обеда у мамы было строгое лицо и она сказала выговаривательным голосом:

— У меня была мадам Баранова…

Юрка уткнулся в тарелку и торопливо глотал суп. Я аккуратно собирал ножом и запихивал в солонку просыпанную на скатерть соль.

— У них в саду вчера вечером какие-то хулиганы разбили шары…

Неприятно, когда говорят и пристально на тебя смотрят. Хорошо, что соли на столе было еще порядочно.

— Ее ребята думают, что это сделали докторские мальчики… Я сказала мадам Барановой, что поговорю с вами, и знаю, скажете правду… Ну?

Ужасно не хотелось говорить и Юрке, и мне, конечно. Мы и молчали.

И вдруг мама улыбнулась, спросила ласково-ласково:

— Ребята, вы?

Мы сразу заорали: «Да! Да!» Юрка отодвинул тарелку, вскочил весь красный, шрамик на губе багровый:

— Они сволочи, мама, барановские близнецы! Рыбаленцию мучают! Из лука в него стреляли! За что? Мы им объявили войну!

— Юрий! Что за выражения? И при чем тут шары? Разве они принадлежат барановским мальчикам? В следующий раз вы двери сломаете или что-нибудь еще… Это печально. Шары дорогие, мне придется, вы же знаете, что у нас…