Шрифт:
– Бегом, - почему-то шепотом приказала я.
– К машине и ходу. Это конец.
Алекс перевел глаза на окно, потом обратно на меня. Взгляд его выражал недоумение.
– Ты что, не видишь?
Теперь я заорала. Все ошивавшиеся в баре китайцы, как по команде, повернули головы к нашему столику.
– С ума сошла?
Я показала рукой в окно, затем машинально посмотрела вслед своей же руке. За окном ничего такого не было. То есть, все, как обычно.
У меня окончательно все похолодело внутри. Значит, свихнулась. Совсем свихнулась. Надо смотреть правде в глаза.
– Мартини, мэм...
Всеми своими бедрами официантка выражала озабоченность, ставя перед нами бокальчики с коктейлем.
Алекс стал рассматривать свой, будто это был не клубничный напиток, а заморская драгоценность. Он медленно, чинно, словно юная пионерка на приеме у тимуровского дедушки, обсасывал соломинку, облизывал, интеллигентно причмокивая, малюсенькую красную пластиковую шпагу с наткнутым на нее кусочком ананаса. Раздражение мое возрастало, пока не доросло до объема той самой страшенной волны.
В окно смотреть было жутко, меня всю еще трясло, а в голове застряло дурацкое слово "Свихнулась", которое я мысленно повторяла себе на все лады. Надо было как-то отвлечься, попытаться поболтать, что ли. Но диалога с этим типом, даже при моих бешеных усилиях, не получалось. О чем бы ни пыталась заговорить я, Алекс все переводил на себя.
Скажем: "Любишь ли ты Стругацких?" Казалось бы, вопрос в лоб, отвечай: да или нет.
Алекс отвечал долго, размеренно, не торопясь: - Видишь ли, я человек очень сложный. Стиль чтения у меня... Понимаешь, человек я очень и очень индивидуальный. При моих запросах... А стиль чтения у меня необычный... Я ко всему подхожу по-своему...
Так я и не поняла, любит он Стругацких или нет. И не хотелось мне о нем уже ничего понимать. За один вечер новый знакомец надоел мне до чертиков, довел, что называется, до белого каления. Все в этом человеке дико действовало мне на нервы: голос, интонация, каждый вздох. И начхать мне было на его отношение ко всей литературе мира.
На обратном пути у меня все еще тряслись руки. Зачем только Алекс потащил меня в этот мерзкий вертеп? Почему мы поехали в моей машине? Не мог этот тип повезти меня в своей? Тем более, что алкоголя не пьет.
Дома, в придачу ко всему прочему, оказалось, что он не вымыл после себя ванну; даже полотенце не развесил, чтобы дать ему просохнуть, так и бросил комом. В результате я еще должна была на сон грядущий отмывать несчастную ванну, загаженную засохшей мыльной пеной вперемешку с волосами. Это при моей брезгливости. То есть, все время сдерживая вместе с дыханием ком отвращения, натужно застрявший в горле.
– Сама виновата, - упрекала я себя.
– Нечего всяких в дом впускать.
– Значит, нужно было оставить человека на пляже?
– сама же и спорила с собой в ответ.
– Да если бы тебе пришлось спать на пляже, он бы через тебя переступил и не заметил.
– Я не могу переступить через человека.
– Тогда терпи. Тогда еще не то придется терпеть.
– Неужели на милосердие обязательно отвечать хамством?
– А неизвестно, нужно была ему твое милосердие или нет.
– Как же не нужно, неужели на пляже спать приятнее?
– Ты не можешь решать за другого человека, что ему приятней: спать на пляже или быть мишенью для твоего раздражения.
– Но ведь он выбрал последнее.
– Он предпочел пляжу теплый дом. И только.
– Человек не может, не имеет права только брать. Он обязан давать тоже.
– То есть, за теплоту твоего дома он обязан платить теплотой своей души?
– Тепло любого дома иссякнет, если в этом доме повыбивать окна. И вдобавок сломать печь. Нельзя брать, не возмещая.
– Просто тебе гораздо легче дать, чем взять. Ты не можешь требовать от людей того же.
– Ошибаешься. Могу. Если они люди, конечно.
– Он человек.
– Он ничтожество.
– Просто он тебе противен.
– Почему люди такие? Почему, если ты даешь человеку приют, он непременно должен загадить тебе ванну? Ну почему?
– Может, не все такие?
– А ты когда-нибудь встречала других?
– Ты слишком озлоблена.
– Еще бы...
– Каждый отвечает за себя. Качества других людей - не твоя забота.
– Они живут вокруг. И отравляют жизнь мне.
– Ты слишком озлоблена...
– Да, пожалуй, я слишком озлоблена... Слишком... Слишком...