– Проходите, ниньо, проходите. Сеньора вас ждет. Для вас у нее как будто ничего не болит. Проходите.

Ренато Д'Отремон ласково склонился, чтобы поцеловать руки матери, такие же белые и нежные, как он помнил в детстве. Он вырос в великолепно сложенного мужчину: красивый, стройный, гибкий, ни маленький, ни высокий. Волосы цвета льна, светлые глаза Софии, и гордая осанка отца Франсиско Д'Отремона, его открытый гордый лоб, глубокий и проницательный взгляд, пылающий более живым огнем, чем в детстве, огонь высшего разума, благородная и неспокойная сверхчувствительность, которая делала его отзывчивым и бесхитростным, нежным и человечным, страстным и мечтательным.

– Мама, тебе действительно плохо? Мне больно тебя беспокоить, но…

– Как можно так говорить, когда речь о тебе, сынок?

– Ана сказала, что твое здоровье слабое. Очень боюсь, что ты не занималась им должным образом, но сейчас ты будешь это делать, ведь правда?

– Забудем про мои недуги. Иди сюда, подойди поближе. Хочу посмотреть на тебя. До сих пор не верится, что ты рядом со мной. Глаза не могут насмотреться на тебя, сынок. Мой Ренато…

Рассматривая его с гордостью, София глянула на маленький хлыст в его руках, изящные серебряные шпоры на блестящих сапогах.

– Вижу ты обошел усадьбу.

– От края до края.

– Много ты проскакал галопом. Ты не устал, сынок?

– Я устал видеть несправедливость, мама.

– Что? О чем ты говоришь, Ренато?

– Только правду. Сожалею, но я всегда искренний. В Кампо Реаль много зла, и надо положить этому конец. Также хочу сообщить, что совершенно не согласен с управлением Баутисты.

– Но сынок! Какие жалобы у тебя к человеку, который живет одной работой?

– Он суров и жесток с работниками, мама. Очень жесток и бесчеловечен с теми, кто увеличивает наше богатство потом и кровью. Я не согласен с этим. Такие вещи не должны происходить, мама. Я не жду твоего разрешения, чтобы исправить это. Со мной ты можешь не согласиться; точно не согласишься, судя по его словам…

– Его словам? То есть, ты обсуждал это с Баутистой?

– Разумеется, мама.

– Плохо, сынок. Боюсь, ты отплатил ему неблагодарностью. А мы стольким ему обязаны!

– Мы обязаны работникам, мама, этим сотням несчастных. Нельзя так и дальше использовать их, как это делает Баутиста! Они живут хуже рабов!

– Их больше двух тысяч, сынок. Нельзя ими управлять без власти и дисциплины. Не доверяй первому впечатлению. Баутиста знает, как вести себя. Знаешь ли ты, что наши земли стали приносить двойной доход по сравнению с управлением твоего отца и Педро Ноэля? Знаешь, что мы приобрели новые усадьбы и присоединили их к Кампо Реаль, почти половина острова принадлежит тебе? Вот, посмотри. Сегодня 15 мая 1899 года. Я назначила управляющим Баутисту на следующий день после смерти твоего отца: 6 мая 1885 года. За четырнадцать лет наше богатство удвоилось. В чем нам упрекнуть нашего управляющего?

– Все же я считаю неподобающим наше отношение к работникам имения, мама. Я продолжаю считать методы Баутисты бесчеловечными, пусть они и увеличили наше состояние вдвое.

– Вижу, ты мечтатель, но ведь ты Д'Отремон, а не какой-нибудь мужчина. С этими правами можно жить на этой земле, как король, потому что Д'Отремон, ступая по ней, оказывает честь этой дикой земле.

– Которую я люблю всей душой! – прервал Ренато решительно и горделиво. – Я не только хозяин этой земли, но и ее сын. Я принадлежу ей и должен ради нее бороться, чтобы люди были менее несчастными. Не хочу ссориться с тобой, мама, но…

– Хорошо. Если не хочешь ссориться, ничего не говори. Поговорим позже, когда ты привыкнешь к нашей обстановке. Когда увидишь картину яснее, когда будешь землевладельцем. Я знаю своего сына лишь пару недель. Я не прошу у тебя многого после долгого отсутствия. В конце концов, все будет так, как ты пожелаешь. Ты хозяин, и я хочу, чтобы ты об этом знал. Но поговорим о приятном. Я так поняла, у тебя есть невеста, что ты влюблен?

– Да, мама, – ответил Ренато нежно и ласково. – Я влюблен в самое очаровательное создание на земле, в лучшую подругу детства, озорную и веселую, избалованную, которая желает, чтобы ее всегда носили на руках, роскошную и истинную дочь этой земли.

– Дочь этой земли? – удивилась София. – Я думала, твоя невеста из Франции.

– Была во Франции, а теперь она рядом. Она тоже родилась на Мартинике. Жила здесь до семи лет. А вернулась шесть месяцев назад.

– А из какой она семьи? Надеюсь, ты остановился на достойной тебе.

– Достойной, мама. Достойной во всех смыслах. Ее зовут Айме де Мольнар.

– Ах! – радостно удивилась София. – Как такое возможно? Та малышка?

– Та малышка превратилась в самую красивую девушку, какую только можно себе представить, мама. Тебе нравится? Нравится мой выбор?

– Черт побери! – весело воскликнула София. – Ты смотри-ка… Надеюсь, мне понравится эта девушка. По поводу семьи и остального ничего не имею против. Кое-что не имеет значения. Наши дела идут хорошо. И благодаря хорошей работе Баутисты эта проблема отпадает.

– Что ты говоришь, мама?

– Мольнар почти разорены, но не важно. Ты достаточно богат, чтобы закрыть на это глаза. Привози невесту поскорее. – Она повернула голову и удивленно воскликнула: – Ах, Янина! Подойди-ка. Это Янина, племянница Баутисты и моя крестница. Но должна добавить: моя сиделка, подруга в этом одиночестве, почти дочь.