Ренато Д'Отремон с удивлением обернулся и посмотрел на девушку. Та подошла тихо и молча. Ее смуглое лицо обрамляли черные прямые волосы, большие темные, миндалевидные и таинственные глаза выдавали монголоидность, золотисто-смуглые щеки, бледнее там, где начинались красные и сочные губы со странным и разочарованным выражением; ее странная, напряженная и сдержанная натура трепетала.

– Значит, племянница Баутисты. Она помнит меня?

– Она пришла, когда ты уехал, и со мной живет уже десять лет.

София встала, опираясь на девушку, которой было двадцать лет, и та улыбалась, глядя на Ренато большими, неподвижными, словно слепыми глазами.

– Думаю, ты не видела моего сына вблизи, Янина.

– Нет, сеньора. Когда он приехал, меня не было в Кампо Реаль, вы ведь знаете. И потом, у меня не было возможности.

– В самом деле не было. Как ты его находишь?

– Сеньор великолепен. Настоящий сеньор с ног до головы.

– Ради Бога, мама! – встрепенулся Ренато. – Что за способ вытягивать похвалу!

– Ее не заставляют, – жизнерадостно возразила София. – Янина говорит только то, что чувствует, верно? Я с детства учила ее говорить правду.

– Чудесное качество, – согласился Ренато, улыбнувшись и посмотрев на девушку, слегка сбитый с толку. Он не знал почему, но это создание вызывало в нем неприязнь.

– Ты что-то хотела, Янина? Для чего вошла? – спросила София.

– Мой дядя ждал, что сеньор позовет его после вашего разговора. Он послал передать, что ожидает снаружи.

– Так скажи ему… – начал было Ренато, но мать прервала:

– Прости, Ренато, но буду говорить я, – обратившись к девушке, она сообщила: – Скажи, что пока он не нужен. Поговорим обо всем позже. Мы займемся более приятным. Скоро у нас будут гости, правда, Ренато? Сеньора де Мольнар и ее дочери. Я говорю «дочери», поскольку поняла, что старшая еще не вышла замуж.

– И не думаю, что выйдет, мама. Внезапно в ней проснулось религиозное призвание. Она решила стать монахиней и провела год в монастыре Бурдеос. Затем ее перевели сюда, в Сен-Пьер. Она в послушницах у матушек Рабынь Воплощенного Слова и не выезжает, и поэтому вряд ли будет сопровождать Айме и мать. По правде, было кто-то странное… – Ренато вдруг что-то вспомнил и задумался.

– Странное? – заинтересовалась София.

– Да, потому что никто не замечал в ней подобного. Она тоже прелестное создание, полное жизни и одухотворенности. Говорю же, я прекрасно ладил с ней. Мне кажется, я больше дружил с ней, чем с Айме. Она обо мне всегда заботилась, решала мои небольшие учебные трудности и была мне замечательной сестрой.

– А этим довольна сеньора де Мольнар?

– Она достаточно религиозна, чтобы не противиться искреннему призванию дочери.

– Хорошо, сынок, наверное, ей лучше знать. Не пройдешь со мной в комнаты для гостей? Нужно привести в порядок две лучшие комнаты, поскольку мне хочется поскорее познакомиться с Айме. Нужно полюбить женщину, которая станет твоей женой, ведь она забрала половину твоего сердца. Я обманываю себя, что по крайней мере она забрала лишь половину.

– Дорогая мама, она ничего не забирала! Мое сердце целиком принадлежит тебе и ей. Способные любить имеют огромное сердце, в котором есть место и для других.

Они удалились вместе. Ренато нежно поддерживал Софию, а напряженная, неподвижная Янина провожала их пристальным взглядом больших глаз.

– Мне бы хотелось, мама, чтобы ты велела поменять эти портьеры на что-то более веселое, экзотическое. А также открыть эти два окна, которые почему-то забиты.

– Это я приказала их забить, сынок, потому что иногда их распахивает ветер и проникает слишком много солнца.

– Мама, всего солнечного света мало, чтобы осветить мою невесту, – утверждал Ренато восторженно и страстно. – Она обожает свет, жару, голубое небо и вечную весну на этой земле.

– Лучше скажи вечное лето.

– Верно, и все из-за жары. Это не сухое лето Европы, когда земля словно умирает от жажды, здесь лето плодородное, с проливными дождями и все растет как по волшебству, цветы живут не более одного дня, раскрываясь миллионами каждое утро. Ты не представляешь, сколько мы говорили с Айме об этой земле во Франции, и как хотели вернуться.

– Но ты ведь уже здесь, в своем Кампо Реаль.

– Именно здесь я хочу ее видеть. Именно эта среда соответствует ее горячей красоте, иногда немного бурной, мама. Ну ладно, не хочу слишком хвалить ее. У моей Айме есть характер и внезапные порывы. Даже в этом она похожа на эту землю, которая при всей моей любви к ней, иногда пугает. Это похоже на глухой страх внезапно приближающейся катастрофы. Их ведь столько было.

– Уже прошли те времена, и окончательно, осмелюсь думать.

– Восемь раз Сен-Пьер был разрушен землетрясениями, ведь так? Но не слишком разрушен, мама?