Моника промолчала и опустила голову; мыслями она погрузились в волнения измученной души. Сеньора де Мольнар не спеша удалилась в свою спальню, а Айме, не теряя времени, ворвалась в комнату сестры. На стуле висела черная накидка, которой Моника покрывала послушнические одежды, выходя из дому. Айме рванула ее со стула и проследовала дальше, убыстряя шаг. В саду она завернулась в темную ткань и тенью скользнула к деревьям; затерявшись в них, она направилась к пляжу.

– Моника… Странно! Как же это необычно! Все в ней так странно.

Недоумевающий и удивленный Ренато Д'Отремон думал вслух. Он стоял в пятидесяти метрах от дома Мольнар, белые стены которого ясно освещала полная луна. Он задержался у угла, прежде чем потерять из виду старый особняк. Непреодолимый порыв влюбленного остановил его, чтобы взглянуть еще разок на стены, где жила его любовь. С волнением он ожидал увидеть сквозь оконные решетки фигуру Айме, но в окне и у дверей никого не было. Он увидел проходившую тень и ощутил странное беспокойство. Вернулся к дому и обошел его кругом. Свет горел в двух комнатах. Двое из трех женщин в доме не спали, подумал Ренато. Словно совершая святотатство, он проник в сумрачный сад.

Он подошел к центру рощи, где на двух стволах висел гамак. Лунный свет проходил сквозь ветки, серебряными остриями проникая сквозь шелковую сетку и в воды ручья, переливаясь звездами. Медленно наклоняясь, он поднял с земли платок, надушенный сиренью, и зеркало у гамака. Он узнал зеркало, любимую игрушку Айме, в ее руках он сотни раз видел, как оно отражало ее красоту, как сейчас отражало звезды, словно прозрачное крошечное озерко. С нежностью он прошептал:

– Айме, жизнь моя…

Он поцеловал холодное стекло, столько раз отражавшее маленький рот, сладкий и горячий, источник жизни для него. Затем опустил голову. Внезапно он почувствовал стыд. Он напоминал вора. Встревоженно он посмотрел на дом. Одно окно уже погасло. А другое блестело желтоватым светом.

– Айме, ты ведь не спишь, правда? Думаешь обо мне, мечтаешь? Читаешь? Молишься? Может быть, ждешь, как и я, завтрашнего дня, чтобы снова меня увидеть?

Тихонько он положил зеркало в карман и быстро удалился.

13.

– Христос, услышь, помоги мне. Боже, поддержи, дай сил в этой муке, просвети меня. Услышь меня.

Моника стояла на коленях перед Распятием, царствующим в спальне, где прошли невинные годы ее детства. С бледными дрожащими губами, страстным сердцем, глухо стучавшим в груди, сцепив ладони она молилась; ее распахнутые глаза устремились на Того, на кого всецело надеялась.

– Боже, для чего мне так изводиться, вновь находиться рядом с ним? Для чего искушаться соблазнами? Зачем будить едва уснувшие воспоминания? Для чего, Боже? Почему испытание такое суровое?

Только глухие рыдания нарушали тишину и спокойствие в доме, истерзанная душа корчилась, желая избежать муки, чтобы наконец ее принять:

– Христос, в ночь перед мукой Ты тоже отказался от чаши. В Гефсиманском Саду проливал кровавый пот, горько плакал, прося Отца смилостивиться к Твоей слабости. Сегодня я прошу милосердия. Милосердия или силы, чтобы победить себя, подавить удары сердца, дабы усмирить мятежную плоть. Господи, сжалься надо мной. Ответь моему сердцу. Ответь мне! – она зарыдала и прервала молитву. Внезапно она воскликнула с чувством смирения: – Да будет воля Твоя, Боже, не покинь меня в испытании.

– Хуан! Мой Хуан! Что ты здесь делал?

Да, это Хуан, его объятия, жадные и чувственные губы, целующие с неутолимой жаждой. Она встретилась на вершине обрыва, куда подступали деревья их сада.

– Я пришел за тобой, как и обещал. И чтобы ты знала, Айме, я не бросаю слов на ветер. Тебе не посмеяться надо мной. Ты меня не интересуешь, и я в твои сети не попадал. Я прекрасно знаю, чего можно ждать от таких, как ты.

– О, Хуан, мой влюбленный волк!

– Влюбленный, я?

– А как иначе назвать твои чувства? Я тебя не интересую, но ты все время меня ищешь. Ты не хотел приближаться ко мне, а сейчас умираешь от ожидания встречи. Если это не любовь, тогда что?

– Не знаю и знать не хочу, – грубо оборвал Хуан. – Но ты выслушаешь меня. Я не испытывал к тебе чувств, но ты задалась целью и достигла ее. А теперь уразумей, что по этой причине не будешь управлять мной из прихоти. Если мне захочется прийти, ты должна ждать и принять меня, прийти по моему зову, и я отыщу тебя где угодно. Именно это я и собирался сделать.

– И тебя не волнует, что ты навредишь мне?

– Берегись, чтобы мне не пришлось этого делать. Я не пошел за тобой в дом. Ты спустилась к моему морю, в мой грот. Тебя развлек дикарь и мучило любопытно, какова любовь Хуана Дьявола. Теперь знаешь. Ты не можешь попользоваться и выбросить это по своему усмотрению. Я тебе не игрушка и не кукла для женщин. Женщины созданы для мужчин.

– Поправлю тебя: я считаю, что мужчины созданы для женщин, – тонко усмехнулась Айме, едва сдерживая безудержную страсть.