До сорок второго года его на фронт не брали, да он особо туда и не рвался. Перед оккупацией ''бронь'' сняли и загудел Фёдор на войну. Не особо расстроился, когда в танкисты не попал, куда такого верзилу сажать в танк! не сильно обрадовался, и когда попал в артиллерию. С фронта вернулся в сорок шестом, прихватив и войну с самураями. И вот тут, когда он в хате, расстегнул сшитую по приказу командира артиллерийского дивизиона перед самой демобилизацией шинель, мать увидела на груди тесноватой гимнастёрки сына два ордена СЛАВЫ и целый ряд каких-то медалей. Первое, что Фёдор сделал, прежде чем сесть за стол, на котором стояла, выставленная матерью по такому случаю бутылка первача и скудноватая крестьянская закуска, он огромаднейшей ручищей с мясом вырвал все награды, попросил старушку подобрать те, что в горячке рассыпал по полу, держа всё это ''добро'' в сомкнутых пригоршнях, шагнул к двери, с намерением снести в нужник.

– Феденька, родной, - крикнула ему в спину мать, - не робы того!

Фёдор остановился, но головы к матери не повернул.

– Я им, маманя, ще батьку нэ простыв, та и николы не прощу!
– дрогнувшим голосом прохрипел он.

Сбежавшиеся на смотрины счастливчика, вернувшегося с войны, хуторяне, конечно же обратили внимание на изодранную в клочья гимнастёрку на груди, именно в том месте где размещались медали у других фронтовиков, но слова не сказали, а только когда он остался наедине с давним отцовским дружком, хромоногим дедом Харитоном и тот, сметнув, конечно, в чём дело, всё же выразительно сощурив глаза, сказал:

– Зря ты так, Фёдор Гаврилович!

– Я не за висюльки воевал, Харитон Спиридонович, - ответил Фёдор.
– Я немчюре поганой и япошками вонючими показал, кто на русской земле хозяин, и шоб неповадно им було в другый раз на чужое добро роты открывать!.

– А я свои ''Кресты'' до си храню, - признался старик, и, по тону его голоса, было понятно, что сказал он это с укором, сыну своего бывшего единомышленника.

На следующий день Фёдор пошёл устраиваться на работу. И потянулись чередой дни в однообразных трудах и заботах. В передовики он не лез, в хвосте не плёлся, просто работал на совесть. Как-то директор МТС, наведавшийся поглядеть, как идут дела на подъёме зяби у трактористов во второй бригаде колхоза ''Победа'', подъехал на своей бедарке вплотную к Фёдорову трактору. Тот трактор не заглушил, из кабины вылез с трудом. Раскинул в стороны руки, кривясь лицом, разогнул занемевшую спину, - попробуй посиди скрюченным целый день за рычагами, подошёл.

– Мы там подумали, Фёдор Гаврилович, и решили послать тебя на краевое совещание передовиков сельского хозяйства. Как-никак ты у нас фронтовик-орденоносец, работаешь хорошо, - прокричал председатель с высоты, стараясь перекричать гул работающего мотора.
– А-а, как ты?

– А пахать хто будэ, Николай Николаич?
– не мигая посмотрел на директора Фёдор.

– Та ты что, Федя? Мы к тебе с каким доверием, а ты...

– За доверие, Николай Николаич, спасибо. Но без обиды. На пинжак ще нэ заробыв, а в латаной гимнастёрке йихать не с рукы, сам понимаешь, -не двусмысленно намекнул он!

Больше с подобными предложениями к Фёдору никто из МТСовского руководства никогда не обращался, правда к Первомайским праздникам, на собрании коллектива директор МТС Николай Николаевич, под звуки доморощенного духового оркестра, состоящего в основном из школяров старших классов, вручил ему отрез чёрной шерсти на костюм.

Прошло время и стал Фёдор задумываться о женитьбе. Хуторские и э...Нские девчата, вроде бы и не против были составить ему пару, но вот как быть с их родителями. Одни ещё не забыли зверств его отца, другие настороженно относились к выходкам самого Фёдора. Чего хорошего от него можно ждать?

А тут по распределению после окончания техникума приехала на хутор Соколовский агроном Нюся Громова, родом, как поговаривали, из Крыма. Молодая, смазливая на мордашку дивчина, приглянулась Фёдору сразу.

Мать, прознав про намерение сына, как-то за ужином сказала;

– В старые времена, сынок, папанька с маманькой своему чаду сами голубку шукали. И ото правильно було. Конешно, времена нонче другие, усе грамотные стали. Хто она эта дивчина, чьх будет, ты знаешь? Ото ж. А там гляди сам, и дай Бог, шо б потом локти не пришлось кусать!

Не раз и не два вспоминал по прошествии времени материнские слова Фёдор. Да, видно, так на роду было ему написано. Свадьба прошла незаметно, простенько, гармонист даже не дотянул до конца вечернего застолья, упившись в стельку, свалился под стол, порвав меха гармони. Всплакнула мать, по голодному времени и свадьба скудная получилась.

Сперва молодые жили ладно, но год проходит, второй, третий уже заканчивается, а детей всё нет и нет. А тут сноха в Крым засобиралась, кто-то там из близкой родни помер. Мать узнав, про то, воспротивилась, как одну молодицу, в такую даль отпускать? Фёдор же отмахнулся:

– Нехай, не мала дытына, сколько годков родину не бачила, тем более, не на гульки ж, йиде!

Эх, если бы так! Положенный срок минул, Нюська дитём порадовала, Хорошенькая такая девочка народилась, спокойненькая, ладненькая. Мать, как-то шепнула на ухо:

– А нашего, ничёго, ни граммочки!

Перемолчал Фёдор, а сомнение-то в душу закралось и, чем больше к дочке присматривался, тем сильнее в груди жёлчная ревность разливалась и закипала, права мать, ох права!

Прошло ещё несколько лет, маленько поутихло в груди, а своих детей, как не было, так и нет, сына-то, хочется! Засобиралась Нюська опять в Крым.