***

Впереди дорога — несколько часов непрерывной езды. Но Александр Николаевич настроен решительно: он больше не в силах терпеть эту разлуку, кажется — ещё день без неё — и он умрёт от тоски. Поэтому, невзирая на сгущающиеся сумерки, на сильную усталость от государственных дел и на ещё больший ворох того, что предстоит осуществить в ближайшее время, он велит подать коня. Затем заходит в покои супруги: как обычно, справиться о её здоровье и пожелать спокойной ночи, а после вновь возвращается к себе.

Сменив своё царское одеяние на более простой и вместе с тем тёплый мундир на меху тёмно-синего цвета, а так же поплотнее закутавшись в дорожный плащ, надвинув на брови любимую фуражку и прихватив перчатки, он тихо спускается во внутренний двор Зимнего. Там его уже ждёт верный Пегас, выведенный под уздцы камердинером Иваном Францевичем.

– Ваше Высочество, надолго ли Вы? И главное — куда собрались на ночь глядя?
– шёпотом начинает Иван Францевич, состоящий на службе у Александра Николаевича уже добрых десять лет и привыкший опекать цесаревича, как родного сына.

– Не волнуйся, Иван Францевич, мне нужно съездить в одно место. Думаю, я вернусь завтра ближе к вечеру!
– весело говорит Александр, ловко запрыгнув на коня. Свежий морозный воздух бодрит и как будто вливает новые силы в наследника русского престола.

– Так ведь хватятся же Вас: если не сейчас, то к утру точно. Тогда мне головы не сносить! Что же я скажу Их Императорским Величествам, а, милостивый Вы мой?

Цесаревич хмурится: и действительно, maman и papa должны знать, куда направляется их сын. А то, чего доброго, поднимут на ноги весь дворец. И милую Марию заставят беспокоиться, а это вовсе не нужно.

– Ладно, - вздыхает Александр.
– Пойди сейчас же к матушке и передай, что я направляюсь в Двугорское, в усадьбу Высокое. Только смотри, чтобы государыня была наедине, без посторонних ушей, понял? И ещё скажи ей, чтобы она не тревожилась.

– Понял, Ваше Высочество.
– камердинер лукаво улыбнулся цесаревичу и поклонился. Название этой усадьбы было ему знакомо: Иван Францевич знал, кто там проживает, и догадался — к кому в такой поздний час направляется наследник престола. Хотел того Александр Николаевич или нет, но так уж вышло, что всё важное и значимое, происходившее в его жизни, не ускользало от внимания этого заботливого человека. Правда, в отличие от большинства обитателей дворца, Иван Францевич никогда не выдавал секретов своего подопечного (а именно таковым считал он цесаревича), чем сумел сыскать доверие и уважение не только Его Высочества, но, как ни странно — и всей августейшей семьи.

– Тогда: до завтра!
– цесаревич пришпорил коня и направился к воротам. Его камердинер какое-то время молча смотрел ему вслед, а затем, будто что-то вспомнив, побежал догонять царственную особу.

– Ваше Высочество! Александр Николаевич, стойте!

Наследник престола придержал за удела уже было готового разогнаться Пегаса и обернулся.

– Ну что тебе ещё?

Иван Францевич поравнялся с лошадью Александра и задал свой вопрос:

– А как быть с Вашим батюшкой? Коли они узнают, куда Вы поехали, да ещё и без охраны… - камердинер попытался испугать цесаревича.
– Время неспокойное: и ворьё промышляет на улицах, и разбойники всякие, и вообще — нельзя Вам одному! Разрешите позвать пару солдат в сопровождение, а?

– Никого звать не нужно.
– твёрдым голосом ответил Александр.
– Няньки, а также шпионы Третьего отделения мне не нужны. Я же сказал: у меня важное, секретное и личное дело. А что касается моего отца: матушка найдет для него слова - я в этом уверен. И потом, у нас с ним уже был разговор, и я его предупреждал, что не отступлюсь!

Он бросил грозный взгляд на Ивана Францевича, а затем повернулся и решительно поскакал прочь — в ночную питерскую синеву. Его Высочество не могли видеть, как обеспокоенный камердинер, едва слышно шепча молитву, трижды перекрестил удаляющуюся фигуру.

Он мчался так быстро, как только мог его конь, вдоль мрачных, почти безлюдных улиц, широких проспектов с тусклым светом фонарей, бескрайних полей, отмечаемых по краям верстовыми столбами. Уже на подъезде к Двугорскому посыпал лёгкий, пушистый снег. Цесаревич свернул на длинную аллею, ведущую к воротам усадьбы. Выползшая из облаков большая бледно-жёлтая луна освещала путь. Вокруг было темно, тихо и очень умиротворённо. Сквозь падающие снежинки, Александр увидел знакомую ограду и вдали на холме — силуэт дома, который в окружении белого снега словно парил на волшебном облаке. Ему показалось, что не горит ни одного окошка, однако, подъехав ближе, он увидел слабый свет на втором этаже. По видимому, одинокая свеча догорала в комнате с выходом на балкон. «Должно быть, в её комнате!» - радостно подумал цесаревич и улыбнулся своим мыслям. Поравнявшись с домом, он ловко спрыгнул с лошади, а затем направился ко входу. Однако на пороге Александр Николаевич замешкался: должно быть, двери заперты, и чтобы попасть внутрь - надобно разбудить кого-нибудь из обитателей усадьбы. Но как сделать это так, чтобы никого не испугать?

Пока он пытался найти выход из сложившегося положения, одна из дверей неспешно приоткрылась и удивлённому взору цесаревича предстала миловидная пожилая женщина с маленькой свечой в руке, закутанная в цветастую шаль.

– Доброй ночи, Ваше Высочество.
– сказала незнакомка тихим, ласковым голосом и поклонилась.
– А мы уж думали, Вы никогда до нас не доберётесь. Да Вы проходите.
– по-хозяйски продолжила она, пропуская Александра внутрь.
– Меня зовут Глафира Петровна и я помогаю Наталье Александровне во всём.