– Почему же тебе не отдали их?
– догадываясь, каков будет ответ, усмехнулся Александр.

– Потому что матушка с отцом тоже не в восторге от моей жизни.
– Репнина сидела, устремив взгляд на свои руки, сложенные на коленях.
– Миша написал им, что я оставила службу при дворе и уехала сюда. А также сообщил о причине, почему это произошло и, думаю, в соответствующих красках. Ну я и получила письмо от батюшки, полное возмущения и осуждения. В общем, теперь я - нелюбимая дочь.

– Я недостоин тебя.
– вздохнул Александр Николаевич и закрыл лицо ладонями.

– Ну что за глупости!
– Наташа мягко коснулась его плеча.
– Не говори больше подобных слов. Я знала, что примерно меня ждёт, и готовила себя к этому. Только думала, что Миша будет на моей стороне, и мы вместе убедим родителей изменить своё мнение. Но он поступил так, как счёл нужным.

Александр отнял руки от лица и посмотрел на неё. Весь облик Наташи выражал спокойствие и смирение, однако за подобной маской на самом деле могли скрываться глубокие переживания. Цесаревич, отставив поднос с посудой подальше, лёг и положил голову на колени Репниной. Натали принялась нежно гладить его по волосам. Её прикосновения успокаивали и он закрыл глаза, стараясь больше ни о чём не думать…

За окном сгущались сумерки и Александр скорее почувствовал их, нежели увидел. Близился момент разлуки.

– Я должен ехать обратно.

Рука княжны замерла при очередном прикосновении. Однако она нашла в себе силы ответить ему спокойно.

– Знаю. Я провожу тебя, хорошо?

– Нет, не надо провожать. («Иначе я этого не вынесу» - подумал он) Давай простимся здесь, а потом я спущусь один и пойду за лошадью.

Он оторвал голову с её колен, а затем встал и помог подняться Наташе. Они стояли рядом, неотрывно смотря друг другу в глаза.

– Это ненадолго, - первым нарушил молчание Александр.
– я приеду…

– …как только сможешь.
– закончила за него Натали.
– Конечно. И не волнуйся, ведь я не вправе требовать от тебя частых посещений. Так что, я просто буду ждать тебя.

– Обещай мне писать.
– цесаревич взял её руки в свои.
– И не утаивай от меня ничего важного.

– Обещаю. Я напишу.
– ответила Наташа, отводя глаза. Про себя она подумала, что не отправит ни одного любовного письма.

– И помни, что я тебя люблю.
– он притянул её к себе и крепко обнял. Затем стал целовать волосы, лоб, щеки, губы Натали.

– Всё-всё, иди.
– Репнина почувствовала, что сейчас расплачется. Она силой отняла от себя руки Александра и отошла к окну.

В этот миг острая боль пронзила сердце цесаревича: будто Наташа разорвала некую нить, связующую их. Бросив на неё прощальный взгляд, он стремительно вышел. Закрылась дверь — одна, затем другая. Репнина, не шевелясь, продолжала стоять у окна, по привычке обхватив себя руками. Она услышала, как внизу Глафира Петровна, весело причитая, должно быть провожает её любимого, помогает ему одеть пальто, подаёт перчатки…

Наконец громко стукнула входная дверь. Наташа закрыла глаза, и предательские слёзы покатились по щекам. В кабинет тихо вошла Глафира Петровна и, заметив княжну, кинулась к ней.

– Ну-ну, голубушка, не плачьте!
– сказала добрая женщина, обнимая Репнину.
– Он вернётся и скоро! Знаете, что он велел мне на прощание?

Продолжая тихо плакать, Натали покачала головой.

– Беречь Вас и заботиться!
– растрогавшись, Глафира Петровна, казалось сама вот-вот расплачется.
– Да я и так берегу, разве нет?! Если бы не я, наша Дуня давно спалила бы этот дом! Знаете, что она тут учудила?
– спросила женщина, легонько встряхивая Наташу.
– Поставила пирожки в печь, а сама ушла в сарай за дровами. Только по пути туда ей встретился наш конюх Григорий, к которому она, по видимости неровно дышит. И давай они болтать. Я-то, как увидела их, тут же выбежала, да увела нашу кумушку под ручку. Нечего взрослому мужику молодой девице голову затуманивать. Вернулись мы с ней в дом, а она как вскрикнет: «Пирожки!», и пулей полетела во флигель. В общем, вынимали мы из печи чёрные, как угли, бывшие пирожки с капустой. А мы так хотели угостить ими Александра Николаевича! Ну я то задала ей жару, да что толку? Вечно витает где-то в облаках!

Натали, улыбаясь, слушала речь своей помощницы, в то время как зелёные глаза княжны были направлены вдаль — туда, где только что скрылся силуэт Александра на вороном коне.

***

Вернувшись домой, князь Михаил Репнин метал гром и молнии. Найдя жену в её комнате за вышиванием, он обрушил на Лизу весь свой, как ему казалось, праведный гнев. Меряя покои супруги широкими шагами, он то и дело восклицал: «Немыслимо!… Опозорила семью!… Стояли под ручку, словно влюблённые голубки!… Не потерплю!…» — и всё в подобном духе.

Елизавета Петровна, отложив рукоделие на столик, терпеливо слушала излияния мужа, пока они не иссякли. А после пригласила опуститься на стул рядом. Когда он, ещё не остывший от своих возмущений, всё-таки сел, княгиня Долгорукая-Репнина осторожно произнесла:

– Послушай, Миша, я разделяю твои тревоги по поводу Наташи и её судьбы, но, быть может, ты ошибаешься, судя их с Александром Николаевичем столь строго?

– Ошибаюсь?
– Репнин устремил на жену широко раскрытые глаза.
– Лиза, здесь не может быть ошибки: моя сестра хочет связать свою жизнь с несвободным человеком. И вдобавок к этому прилагается ещё и его корона!