Дальше тоже действовали, не сговариваясь, будто заранее знали, как быть. Усадили Кречета на Ласку — умная кобыла спокойно лежала, давая ему возможность более-менее устроиться в седле. Потом Яр взял повод, горец — роллер, и так и пошли по тропе. Сначала — назад, потом свернули куда-то еще, в обход обвала.

Проводник уж точно знал дорогу, но Яр все равно напряженно вслушивался. Первый увиденный камнепад оставил неизгладимое впечатление: горы, казавшиеся такими красивыми, показали, насколько эта красота хрупка и обманчива. И насколько опасна. Сейчас, идя рядом с тем, кто в этих горах родился и вырос, знал каждый камешек и корешок, а потому спокойно шел, как Яр ходил по своим родным лесам, он видел и чувствовал гораздо больше, чем, ему казалось, способны уловить обычные человеческие органы чувств. Крохотный говорливый ручей посмеивался и хвастался, что это он подмыл большой камень, мешавший ему течь так, как хотелось. Аэньяр отдавал себе отчет в том, что ему все это кажется, но не мог перестать вслушиваться в голос воды. И потому изменение в нем уловил, словно сорвавшуюся со струны ноту: ручеек словно прижух, притих, зажурчал… виновато? И странным совпадением в этот же момент сердито выругался горец. Слов Яр не разобрал, это снова было местное наречие.

Потом Яр выбросил все это из головы, задавшись более серьезным вопросом: куда они, собственно, идут? Тропа забирала все выше и выше, хоть и оставаясь по-прежнему проходимой, но жутко извилистой. Петляла между громадных каменных глыб, утопающих в траве, а потом вдруг резко вильнула — и вывела в укромную долину, будто из дневников Аэньи срисованную. Яр даже зажмурился: перед глазами встала иллюстрация, широкое разнотравье и горский домик вдалеке.

В принципе, горец, имени которого они пока не знали, поступил совершенно верно: сами бы они не добрались до ближайшего поселения, и даже с его помощью, наверное, было бы тяжело — день едва перевалил за половину, в эту долину они шли около часа, а в ближайшую большую долину должны были спуститься как раз к вечеру, если бы не обвал. Наверняка туда ведут какие-то другие дороги, но вот можно ли по ним провести роллер? Кречет бы его точно не бросил, не дал. Это не город и даже не лес, где машину можно как-то замаскировать и оставить на пару дней.

Яр покосился назад, проверяя, как там дела. Ласка всхрапнула, потянувшись к нему мордой, Кречет, качнувшись, поморщился и снова нахохлился, все такой же собранный и сосредоточенный. Яр чувствовал, как ему на самом деле больно и плохо. И второе даже не столько от травмы, сколько от того же осознания, которое накрывало самого Яра после камнепада: горы опасны. Очень опасны для таких чужаков, которые ими очарованы. Пока они не пообвыкнут, пока не приноровятся, прислушаются-принюхаются, научатся читать горы так же, как читают лес и карту дорог, не бродить им по горным тропам в одиночку и даже вдвоем. Иначе, случись что с Кречетом, Яр самое большее что сумеет — это позвать на помощь. И то, если сам никуда не встрянет. За то, что сейчас помощь пришла сама, стоило поблагодарить Стихии. Или Эфар — да кого угодно, обошлось же! И впредь думать головой, а лучше — попроситься в ученики к кому-нибудь из местных.

Яр сам не понял, когда начал обдумывать на полном серьезе, как останется в Эфаре. Просто само собой как-то вышло, увидел горы — и пропал. И сейчас был готов на все, чтобы стать им родным. Или просто вернуться домой? Именно это странное ощущение возникло, когда они подошли к ата.

Никто не вышел их встречать. Дверь стояла, подпертая снаружи камнем, из трубы не вился дымок. Яр вопросительно взглянул на горца, но тот откатил камень в сторону, распахнул дверь и откинул шерстяную вышитую занавесь, изрядно пообтрепанную по низу. Из дома пахнуло нежилым духом. Так пахло в дальних комнатах дома в Ткеше, куда дед или бабушка наведывались раз в полгода стереть пыль. В этой ата никто не жил. Это явно не был дом их проводника, но и ничей вообще.

— Хозяин ушел за ветром**, — сказал тот, поняв замешательство гостей. — Некому было передать.

— Значит, никто не обидится, если мы тут переночуем? — осторожно уточнил Яр, сжимая в кулаке поводья. И сам же понял, насколько глупый вопрос: ну раз их сюда привели-то.

— Нет, — усмехнулся горец. — Тут останемся, пока не заживет нога у Крэчета.

Яр широко распахнул глаза: при нем они имен пока не называли! Ни имен, ни прозвищ, ничего! Откуда он узнал?! Он взглянул в пронзительные, непривычные для горцев глаза и вздрогнул от понимания, где, точнее, у кого он уже такие видел. Но этого не могло быть, да и тот старик годился этому молодому мужчине в деды. Может быть, из одной семьи?

— Вы нэх? — спросил тоже удивленный своим именем Кречет, даже из отрешенного состояния выпавший. — Как вы вообще нас нашли?

— Голос гор не услышать — это мертвым надо быть. Горы меня позвали.

И понимай, как хочешь. Потому что ничего больше горец не сказал, принялся хлопотать по хозяйству, разводя огонь в очаге, расположенном, как и описывал когда-то Аэно, посреди ата, с медной воронкой вытяжной трубы сверху. Правда, здесь труба выходила сразу на крышу — тут никакой «снежный поцелуй» на мшистом покрытии не рос. В остальном же убранство мало чем отличалось от описанного. Разве что какой-то неприкаянностью веяло от него. Яр догадался, не сразу, но все же догадался: все эти расшитые занавески, войлочные ковры — все носило следы женских рук, женской заботы. Но с того времени, как эта забота прикладывалась, прошло много времени, вот и обтрепались коврики, неряшливо повылезли нитки из вышивки на покрывающих сундуки дорожках. Покойный хозяин был вдовцом. И, должно быть, не один год. Потом и на это внимание обращать перестал. Дом и дом, крыша над головой есть, и хорошо.

Пока помог Кречету доковылять до лавки, пока обиходил Ласку, попытался завести в пристрой роллер — и понял, что не по силам ему сдвинуть эту махину… В общем, вернувшись в ата, Яр уже не переживал, слишком вымотался и переживания вытеснили другие мысли.

В очаге уже вовсю горел огонь, сумки с припасами были аккуратно сложены в углу. В другом, нахохлившись, сидел Кречет, подтянув к животу здоровое колено и обхватив его руками. У очага хозяйничал горец. Имя он так и не назвал, но обоих горе-путешественников это уже не волновало. Яр взялся было помогать, но беловолосый подтолкнул его к лавке и Кречету и велел посидеть и отдохнуть, пока он сварит похлебку. А еще лучше было бы, если б Эона помог «птаху» лечь на кровать. Телу после встряски нужен покой. Яр не удивился даже тому, что горец знает его прозвище. Это ж Эфар. Тут ветер несет имена. Все может быть. Он вспомнил «Легенду о Последнем Танце Аэньи» и ее окончание, и уверился, что ветер Эфара более чем живой. Так что просто кивнул и помог Кречету на себя опереться и доковылять пару шагов до широкой кровати, застеленной шерстяным, слегка побитым молью, покрывалом.

— Ты не чуешь, дождя не будет? — ошарашил его внезапным вопросом Кречет, когда лег и даже немного отдышался после короткого, но мучительного для него перехода.

— Н-нет… нет, — уже более уверенно сказал Яр. — Здесь непривычно, знаешь, но ничего такого не чувствуется. Ты как? Очень больно, да?

В голосе мальчишки было сочувствие, не жалость.

— Прости, это я виноват. Чуял же, что что-то не так, надо было спешиться и вести Ласку в поводу. Я бы ее удержал, и ты б не упал.

— Мы ж не знали, — отмахнулся Кречет. — Оба дураки. А про дождь — роллер-то снаружи… Слушай, иди его на всякий случай прикрой? Там скатка к седлу приторочена, та, которую я обычно не доставал.