— Уймись, Кречет. Пляска тебе по крылу, то даже мне видать. А кто не видел — тот слеп и глуп.

Тот вдохнул, выдохнул, медленно остывая.

— Извините. Просто… Не только же меня так! Крылья рвут по живому! Я смог, вырвался — а сколько в одном Фарате таких, на угли не выходивших? А других Стихий?!

Прозвучавший крик души остался без ответа. Все трое понимали, что то, что творится в мире — плохо. Загнивает мир, затлевает, благополучие последних двухсот мирных лет, когда даже искаженные стали редкостью, обесценивало нэх, а развитие техники и науки ускорило этот процесс стократно.

В тот день и не говорили больше. Кречет чинил роллер, Яр ушел обхаживать Ласку, Янтор и вовсе куда-то делся по своим, горским делам. Успокоились и нормально начали общаться только к следующему обеду: спалось в ту ночь отвратительно всем.

Пока готовили обед, Яр, потихоньку оживая, снова принялся задавать вопросы Янтору. Тот, что удивительно, не скупился на ответы. Дошло и до горских сказок, особенно Яра интересовали легенды об Оке Удэши. Все прочие тоже, конечно: очень ему хотелось сравнить те, что он читал в своем детстве — будто сейчас уже ребенком не был, хотя тут как посмотреть, — с теми, что, как любил повторять Янтор, «помнят горы».

— Про Око? — переспросил горец. — Добро, расскажу, только знайте: людская память короткая, и былина обернулась сказкой. Как оно на самом деле было, никто уж из ныне живущих не помнит, да и при Аэнье уже не помнили толком. Расскажу вам, как, сам думаю, было.

Яр весь обратился в слух, и Кречету пришлось легонько толкнуть его, чтоб не забывал о деле: Янтор поручил подростку нашинковать на похлебку кое-какие травы и корешки, чем Яр и занимался усердно до того момента.

— Когда тут равнина была, и людей Стихии еще только-только сотворили, — зазвучала напевная речь, и внимательно слушающему Кречету в ней упорно чудился не перестук осыпающихся камней, а посвист ветра среди горных отрогов и скальных клыков. — И в самом деле старшие дети Стихий прилетали сюда плясать, петь и веселиться. Людей Стихии создавали по образу и подобию удэши, тому, что принимали они, чтобы ходить по земле и радоваться всем проявлениям жизни на ней. Оттого не чужды им были радости телесные — пища, купание, танец… И любовь. В пару выбирали себе удэши всегда равного по силе, и лишь тогда один из них принимал облик мужа, а другой — жены, и могли они породить дитя. Но разве можно приказать истинному чувству и ограничить его? Словно ветер оно, словно вода — проникает в самое каменное сердце и приносит дыхание жизни в самый укромные уголки. Сильный, старый удэши Воздуха полюбил совсем еще молоденького и слабого удэши Воды. Быть их союзу бесплодным предстояло долгие даже не годы — века и тысячи лет, покуда Родничок не набрался бы сил, не стал вровень со своим возлюбленным. Но случилось так, что на земли, где родился Родничок, пришла засуха, да такая страшная, что двое могучих удэши Земли, чтобы остановить ее, воздвигли Граничные горы. Покуда трудились они, остальные беззаботно веселились в нетронутых засухой землях, но не все — удэши Воды в праздном веселье не участвовали — они усердно работали над тем, чтобы остановить засуху. А вот Родничка, как самого слабого и юного, отправили гонцом к остальным, сказать, что не будет их на празднике.

— Я помню! — просиял Кречет, как раз читавший это место в дневнике недавно. — Мать Гор и Эфар, когда Родничка прижали, услышали и пошли его защищать, но опоздали. И он остался спать в Оке.

Яр закивал тоже:

— И я помню картину, она в гостевой комнате висела, кисти самого Кэльха. Так красиво! Под водой, как под одеялом, Родничок лежит, а в горах над Оком две фигуры читаются.

— Вот торопыги. Мне не рассказывать? — вскинул брови Янтор.

Его в два голоса заверили, что молчат-молчат, и слова не скажут, пока он не договорит.

— Эфар, — усмехнулся горец, но как-то нехорошо, холодно усмехнулся. — Это ныне благодатный край носит это имя. Тогда же Эфаром звали самого могучего удэши Земли, супруга Матери Гор, Акмал. Спустился он с новых гор первым, очень уж на праздник хотел попасть. Тогда же и Родничок туда приплелся, чуть живой, припал к груди своего возлюбленного Отца Ветров, отдыхая да жалуясь на суховеи. Тут ступил в костровой круг Эфар, громыхнул, как камнепад: напоить потребовал, мол, он столько сил в горную стену вложил, что в глотке пересохло. Добрый Родничок поднатужился, да только что бы он сумел? Эфара это разгневало — подумал он, что смеется над ним мальчишка, а гнев Земли — он чем-то на верховой пал похож, лавой течет, и не заметишь, как охватит все вокруг. Вот и удэши ему поддались, стали требовать, чтоб Родничок не выкобенивался, а немедля им воду сотворил, дескать, все пить хотят. Вступился за Родничка лишь Отец Ветров, да куда одному, пусть и могучему, удэши против сотен устоять да за всем кругом уследить? Схлопотал Отец Ветров в свалке изрядно, хоть и не так, чтоб до смерти. Тут и Акмал с гор спустилась на крики, драку развела — была она сильнее мужа, оттого женщиной и обернулась. Раненому Родничку своей волей убежище сотворила, чтоб отлежался в тишине. Воздушник же Эфара на поединок вызвал, и бились они, пока не убил Янтор своего соперника. Горы, сотворенные Эфаром, Отец Ветров принял под свою руку, остался навеки охранять спящего в них Родничка.

— Значит, это в честь него пятиглавая вершина названа? — после долгой паузы, когда осмысливали услышанное, спросил Яр. Хоть в голове вертелось вовсе другое, но пока что ни за что бы не сумел из себя выдавить такие вопросы.

— Это люди уж назвали, когда тут поселились. По старой памяти Янтор свои земли так и звал — горы Эфара, люди запомнили, подхватили. Имя Матери Гор забыли уже. И Отца Ветров бы забыли, коли б тот с храбрым юношей Экором не побратался и силой повелевать ветрами его не одарил.

— Оказывается, в Эфаре еще много того, чего и Аэнья не знал, — подытожил, потряся головой, вечер и рассказ Кречет.

Комментарий к Глава 6

*Нэтэн-са - (горск.) не благодари, не за что (букв. «пустое»)

** Уйти за ветром - (горск.) умереть

========== Глава 7 ==========

Пустующий ата стал им домом ровно на неделю, как и обещал Янтор. После нога Кречета зажила настолько, чтобы он смог оседлать роллер и провести его по горным дорогам. Медленно, аккуратно, чуть дыша: машина, хоть и починенная на скорую руку, слушалась плохо, глохла на крутых подъемах. То ли не только в той детали было дело, то ли руки оказались кривоваты — Кречет не знал, просто понимал, что нужно дотянуть до хоть какой-то мастерской. Ну уж должна быть в Эфаре хоть какая-то машинерия, те же генераторы или телеграф! А их тоже обхаживать надо, а значит, инструменты и знающие люди будут. А с ними выйдет сговориться, не впервые.

А пока приходилось лить силу тончайшей струйкой, ровно-ровно, постоянно закусывая губу, когда пламя внутри рвалось в очередной раз вспыхнуть. Нельзя: опять придется слезать, кидать веревку Яру, цеплять за седло Ласки и кое-как втроем вытягивать роллер по склону.

Неудивительно, что Яр не лез с разговорами и вообще старался вести себя потише, не мешая сосредоточению. Кречет был только рад: за хмуростью отлично прятались грызущие его тревоги. К примеру, мысли о Янторе. Если это вообще было настоящее имя того горца. И горца ли?