— Побурчи их вслух? — Кречет невольно рассмеялся, тихо — громко не получалось, лег поудобней, заворачиваясь в одеяло. — Когда проговариваешь все эти формулы — они у тебя как наговор получаются, вот честное слово.

— Ла-а-адно, — подросток улыбнулся живее, ярче. — Закрывай глаза, буду тебя присыплять.

Он и в самом деле иногда бормотал себе под нос ход решения примеров и задач, но раньше не замечал, чтоб это обладало снотворным эффектом. Не стал сильно отвлекаться на наблюдения и сегодня, хотя краем глаза и поглядывал на Кречета.

Тот свернулся клубком и действительно вслушивался в неразборчивое бормотание. Голос Яра успокаивал — читай он хоть дневники предка, хоть задачник. Отгонял мысли о том, что с его собственным огнем, кажется, что-то не так. О том, что неясно, как дальше быть: в круге в обморок упал, непонятно с чего, напугал всех, теперь лежит вот. О том, что сколько ни бился — не смог придать огню никакой формы, хотя у Динка с сестренками их кошаки уже давным-давно получаются, вчера приносили, обкладывали, чтобы грели…

Постепенно отдалился и утих голос, растворились в успокаивающей тишине мысли. Смутные образы мелькали во сне, не давая себя поймать и рассмотреть, только смазанные детали: длинный пушистый хвост, чем-то схожий с барсьим; уши — почему-то с кисточками; жесткие перья — с переливами огня, словно с узорами на крыльях кречета. И — главное, странное, не отпускавшее весь сон: глаза. Изменчивые глаза, то с круглым птичьим зрачком, и сами круглые, птичьи, то вытягивающиеся, в щетке ресниц, словно в опушке — кошачьи. Эти глаза проникновенно заглядывали в душу, словно просили: ну, давай же, просто позови меня по имени!

Но никакого имени Кречет не знал, а потому ворочался, сбивая одеяло.

***

На следующий день Яр утром только вдохнул: никого. В смысле, никого рядом. Дома в день рождения его всегда будил отец, приносил подарок. И не в подарке ведь дело — просто тоскливо и одиноко. И в школу надо идти, а там Кэлхо, и как ей в глаза смотреть — непонятно. Глупый неотесанный равнинник, ну ведь читал же дневники, а не додумался!

Еще стыднее и почему-то теплее стало, когда увиделись, и она, смущенно улыбнувшись, протянула горшочек с медом. Тем самым, белым, до которого Яр оказался большим охотником.

— Спасибо, ясо, — пробормотал он, принимая подарок. Ведь подарок же?

— С днем рождения, Яр. Пойдем скорее, а то за опоздание наставница Инмая снова у доски заставит решать.

Кэлхо терпеть не могла выходить к доске на уроке. В любое другое время — да хоть десять раз, и счетная наука давалась ей легко, объяснить одноклассникам пример, решив его на доске на перемене — проще простого. А вот когда наставница Инмая вызывала на уроке, Кэлхо просто терялась.

Яр подхватил ее под руку и побежал к классу, подставлять подругу ему очень не хотелось. В итоге к доске вызвали его и никакого спуску не дали. Хотя наставница знала — уже отпуская учеников по домам, улыбнулась Яру, поздравила.

— Но смотри, чтобы домашнее задание было сделано в срок!

Он только кивнул: да будто у него может не хватить времени! Целый день впереди, поди еще найди, чем занять, когда все задачки прорешаешь. Хотя он знал, чем: надо сбегать в Эфар-танн и взять дневники для Кречета. Лучше он снова три последних тома перечитает. И вообще, с каждым новым дневником Аэно в его сознании взрослел и становился… нет, не дальше или непонятнее, но именно что взрослее. Из друга и почти ровесника превращался в наставника и учителя. Иногда Яру хотелось отложить чтение, сперва повзрослеть, снова стать ровесником того, воображаемого Аэньи, чтобы понимать его полностью, а не откладывать в памяти: это я пойму позже. Но, может не стоит торопиться? Так зато будет возможность перечитать дневники позже, с новым пониманием, уже ко времени и к месту. Хотя они всегда к месту…

— Вот ты где! — с двух сторон подхватили под руки, потащили куда-то с довольным мявом:

— А мы тебя всюду ищем!

— Ну да, целого нехина потеряли!

— Да какой я вам… — попытался возмутиться Яр, но разве же от сестричек отобьешься? Впрочем, он почти привык к тому, что эфараан считали его то ли еще одним сыном нехо Аилиса, то ли близким родичем, называя «нехин Аэньяр» в глаза и за глаза. Наверное, это из-за схожести с Аэньей, вот и приняли за своего.

Сестрички тащили его к замку, почему-то кружным путем, по узеньким, но старательно расчищенным от снега улочкам Иннуата, болтали без умолку, обвиняя во всем и разом: в пропаже, в том, что встрепанный, и в том, что одет неподобающе, и вообще, вот сейчас как дотащат и засунут в ванную, чтобы неповадно было! Зато пото-о-ом!..

— А что потом-то?! — почти взвыл Яр, но вырываться и не подумал, торопливо перебирая ногами. — Потом мне уроки учить надо! И как я вам должен был одеться? Эй! Тина! Айка! Ответите вы, или нет?! И Кречет — вы хоть его-то покормили, Кошки?

— Покормили-покормили…

— …молоком напоили…

— …и спать уложили! Да шевелись же, Яр, тебя все действительно ждут!

— Все?

— Все-все! Давай, жеребячья душа, ноги длинные, шевели ими пошустрее!

Под этот заполошный мяв дорога до Эфар-танна оказалась какой-то почти неприлично-короткой. Он всегда останавливался на полпути и любовался замком — зрелище не приедалось. Сейчас и поглядеть не дали, более того, в комнату привели и в ванную впихнули, как обещали.