Все упиралось в нэх. Илора понимала это, как никогда ясно: все дело именно в них. В расслоении общества, ныне куда более страшном, чем во времена до Исцеления. Тогда дрались за спасение Стихий. Сейчас люди внезапно решили, что их притесняли все эти долгие годы…

Стихии, да что там! Илора с тоской подумала о всплывших страшных историях. Пока всего нескольких, но… Родители в лучшем случае использовали собственных детей. В худшем — убивали. Только лишь за их дар! За то, что они будут жить чуть дольше и уметь чуть больше… Как будто за это не нужно платить!

Выкладки с подтверждающими документами занимали огромную папку. Только по этому вопросу. И такие пухлые же — по всем остальным. На Совете Стихий должен был грянуть гром. Да так, чтобы содрогнулись все, и дошло до самых тугодумных или ленивых: никто не должен остаться в стороне, ни один!

А еще они должны были собрать только нэх. Папку с доказательствами убийств и практически рабства одаренных Илора могла и должна была предъявить только в кругу тех, кто поймет всю опасность. По сути, сейчас перед теми, кто организовал это заседание, стояла невыполнимая на первый взгляд задача: удалить из Круга и Совета всех лишенных силы. Да проще море заставить плясать! Но — должны. А значит, сделают.

— Нэх, этины, прошу тишины, — разнесся усталый голос воздушника.

Илора невольно посочувствовала ему: и так спорил до хрипоты на приватных встречах, так еще и теперь горло надрывать.

— Я, нэх Имраиль Анн-Эрилья Спокойный, выбран сегодня Голосом Совета, — продолжал тот по протоколу.

Кстати, вот еще одно: протокол! Чтобы все по бумажкам, чтобы под запись и ни шагу в сторону… Да где это раньше видано было! Рамки. Рамки-скобки-границы! Илора аж задохнулась от понимания: да их же потихоньку, тихой сапой, загоняют в строгие рамки, а потом что? В ошейники?! Как тех несчастных детей, история которых ее просто потрясла до безъязычия и спонтанного всплеска силы, от которого закипела вода в фонтане? А ведь все к этому идет. И как только раньше не видно было? Сперва ограничить старших, младших тоже — но уже в знаниях, в умениях. Потом и вовсе будут давать самый минимум и пользоваться, пользоваться, как… как бесплатным приложением к двигателю! Станки, такие же станки, как стоят на заводах… И как Стихии еще не взбунтовались? Может, просто до их детей дошло раньше?

Дошло… Донесли, скорее. В той единственной манере, что была возможна и доступна на тот момент.

— На повестке дня… — у Голоса чуть слышно хрипит в горле. Нонсенс какой-то! Чтобы воздушника довести до хрипоты — это надо очень постараться.

Илора усилием воли заставила себя отрешиться от мыслей и слушать внимательно.

— …вопрос о недопустимости дальнейшего наплевательского отношения к окружающему миру.

А ведь специально ввернул не укладывающееся в рамки слово. «Наплевательское» — иначе и не назовешь. Но взовьются, как есть взовьются — вон уже некоторые поднимают головы, на лицах недоумение или возмущение. Не по протоколу, как же! Илора почувствовала, как внутри всплескивается злость, закипает Вода, как всегда, когда доходило по серьезного дела, толкает, готовится бросить вперед.

— Что это значит?

— Да что вы себе позволяете?!

Хах, а вот это уже точно не по протоколу — выкрики с места. И, главное, от кого? От — Илора прищурилась — этина Лакса. Ага, нефтегазодобыча. И этин Джеро, сталеплавильни Урма.

— Попрошу тишины, время для обсуждения будет после доклада, этины.

А вот теперь их же оружием, чтобы неповадно было.

— Еще раз, тишины и внимания, нэх и этины, — Голос Совета показательно развернул папку, чтобы присутствующие могли оценить количество и толщину документов в ней. По рядам невольно прокатился общий для всех тоскливый вздох: заседание грозило затянуться.

Илора и так знала, что в бумагах, но слушала внимательно. Правильно, бить их цифрами и сухими строками докладов. Статистикой заболеваемости. Статистикой сокращения площади лесных угодий и плодородных земель. Загрязнения воды, почвы, воздуха. Результатами медицинских осмотров населения промышленных городов. Каждая цифра поодиночке казалась бы не такой уж и страшной, а вот все вместе… Лавина, которая пока еще где-то там, высоко, но докатится за считанные мгновения — в их случае годы — и погребет. Насмерть.

Причем самое «веселое» и общие выводы они, готовя доклад, приберегли напоследок, после перерыва. Чтобы дать всем время выдохнуть, перекусить, выстроить, возможно, линию обороны и возражений… И разбить её еще загодя, прежде чем кто-то скажет хоть слово.

Когда Голос зачитывал последние строки, Илора уже даже не вслушивалась — она давно смотрела по сторонам. Вглядывалась в лица тех нэх, которые не знали обо всем этом — и с удовлетворением видела шок и изумление, граничащее с испугом, даже у молодежи. Все-таки многое они чуяли интуитивно, этого было не отнять никаким ограничением знаний. Земляной сообразит, чем грозит вырубка лесов на землях рядом с пустыней, даже будь он трижды идиотом. Нутром просто почует. А сказать воднику о десятках засыпанных мелких рек, чтобы он представил, насколько изменилась природа в тех местах — и можно не беспокоиться о его поддержке.

Но то нэх. Яркие, эмоциональные, не умеющие лгать в подобные моменты. Накатывало со всех сторон, всеми стихиями разом, металось пламя в жаровнях, по простым каменным скамьям то и дело пробегала дрожь, в настенных фонтанах плескала вода, а по пустующему — если не считать одинокой фигуры Голоса — центральному кругу то и дело гулял ветер.

И это злило этинов до неимоверности. Должно было злить, по крайне мере — вот уж кто умел держать лица. Илора удивлялась: это умение «держать лицо» вбивалось воспитанием в голову каждого нэх из старых родов. Но именно здесь, в Круге Стихий, они открывались — иначе ведь нельзя! Это тоже было интуитивно и вбито в память не разума даже и не тела — в память благословившей силы! А вот люди… Люди сидели с каменными лицами, не позволяя прочесть по ним ничего. Илора жалела, что она водница, а не огненная — было бы проще. Впрочем, судя по лицу ее соседа, как-то очень уж часто перебегающего взглядом по лицам этинов Совета, он именно считыванием эмоций и озаботился. Потому кривится уголок рта в брезгливо-недоуменной гримасе. И ведь не спросить пока, что почуял. Спросить такое, особенно когда через ряд сидят пара этинов — прямое оскорбление. Нельзя, мол, считывать чужие эмоции, это неприлично. Да на дне, в самой глубокой расщелине таким приличиям место.