– Ты хочешь пойти в душ первая или…

– Ой, ээ… умм… – она действительно чувствовала себя грязной и начала мечтать о воде, едва только поднялась на ноги в той кладовке. – Все равно.

Малфой неуверенно замер, отвел от Гермионы глаза и махнул рукой.

– Иди тогда.

Гермиона задавалась вопросом: было ли нормальным то, что она теперь все время представляла его обнаженным. Даже сейчас, когда Малфой стоял у стола и перебирал какие-то бумаги, она мысленно его раздевала, воссоздавая по памяти изгибы мужского тела. Упругие бугры спинных мышц, округлость ягодиц, впадины и подъемы груди и живота, родинка на тазовой косточке, шрам под левым соском.

Когда Гермиона попыталась представить вместо пыльной и захламленной кладовки то, что окружало их сейчас, перед глазами закружились яркие образы.

В ванной комнате в зеркале она смогла разглядеть все оставленные им отметины. А сняв одежду, поняла, что кожа пахла Малфоем. И Гермиона снова и снова делала глубокие вдохи через нос, пока от переизбытка кислорода не закружилась голова.

День девяностый; 8:21

Когда она проснулась, Малфоя в комнате уже не было. Наверное, собирал информацию и искал карты, по крайней мере, она надеялась, что именно этим он и был занят. В начале их совместного путешествия она все время злилась, что он делает это без нее. А сейчас точно знала, что беготни по лесам, постоянного волнения, ночевок в случайных местах по всей Европе ей вполне достаточно для того, чтобы «быть частью» этих поисков.

Кроме того, не похоже было, что он не справлялся с получением сведений. Иногда Малфой следовал лишь своей интуиции, но она всегда срабатывала.

Хорошо, что он оставил ее одну. Это давало Гермионе возможность подумать. И дело не в том, что она не была на это способна, находясь с ним рядом. Просто казалось, что если она будет серьезно размышлять о чем-то, он поймет, что все ее мысли – о нем. Это было глупо и смахивало на паранойю, но ведь и Гермиона провела с Малфоем уже много времени.

Он сбивал ее с толку. Так сильно сбивал с толку. Гермиона много думала о вчерашнем дне и пыталась полностью воссоздать картину произошедшего. Она была уверена, что все это время Малфою нужен был только секс. Что ему одиноко, а она достаточно привлекала его физически, чтобы он захотел переспать именно с ней – и ничего больше. Однако, когда Гермиона начинала задумываться, то вспоминала, что Малфой был готов остановиться. Более того, был убежден, что ему придется это сделать, но все равно целовал ее. Так что секс вряд ли являлся его главной целью. И этот вывод наталкивал Гермиону на мысль о том, что, возможно, он испытывал по отношению к ней то самое Очень Плохое Чувство, которое временами она замечала в себе по отношению к нему. Что, может быть, она тоже ему нравилась, и не только в роли подружки для Перепиха на Полу в Кладовке.

Но больше всего выбивал из колеи тот факт, что всё это продолжало жить в ее голове. Ведь действительно, бОльшая ее часть не сомневалась, что после секса с Драко Малфоем Гермиона прекратит так остро реагировать на своего соседа. Что причина лишь в гормонах и похоти, и если она уступит, это перестанет быть такой проблемой. Но похоже, на деле всё оказалось не так.

Будь тут Джинни, подруга бы посоветовала прекратить в этом копаться. Просто принять то, что случилось. Но Гермиона всегда нуждалась в анализе и категоризации. Ей нужно было изучить каждую секунду, каждое движение, слово и жест и разобраться, что же они значат. Но Малфой и ее чувства к этому придурку не имели никакого смысла. Всякий раз, когда Гермионе казалось, что она всё разложила по полочкам, происходило что-то, что разносило ее выводы в клочья. Малфой был непредсказуем. Ее чувства к нему были непредсказуемыми. А всё вместе это было постоянно меняющейся и абсолютно непрогнозируемой ситуацией, – и такое как раз входило в топ того, что Гермиона ненавидела.

Кроме того, она совсем не понимала, куда это ее заведет. Она наконец-то призналась себе, что дело не только в сводящей с ума похоти, а в идиотской химической реакции в мозгу, с которой она пока ничего не могла сделать. Малфой не разговаривал с ней с тех пор, как прошлой ночью спросил про душ, и хотя Гермиона понимала, что это ей не нравится, не была уверена, что хотела бы изменить ситуацию.

Вздохнув, она накинула на голову одеяло и свернулась калачиком. Сон помогал всегда.

День девяносто второй; 14:39

– Я никогда раньше не знал таких девушек, как ты.

Гермиона оторвалась от забытой кем-то в поезде раскраски и посмотрела на Малфоя широко распахнутыми глазами. Кроме обсуждений, касающихся того, что им надо сделать и куда ехать, они не разговаривали с того момента, как покинули поле для квиддича.

Если Гермиона и ждала, что они все же заговорят, то не рассчитывала на такое вступление. Опять же, это Малфой. А она уже столько раз убеждалась, к чему приводят ее ожидания.

– Ох, – ну вот и что она должна была на это ответить?

– В тебе всё по-другому, Грейнджер, – он перевел взгляд на окно, следя за тем, как дождь барабанит по стеклу.

– Мне следует обидеться?

Он ухмыльнулся и пожал плечами.

– Я не говорил, что это плохо.

Но и не сказал, что хорошо.

– Что ж, я тоже никогда не знала таких парней, как ты.

– А это плохо? – он снова к ней повернулся, на этот раз в нем было больше серьёзности, чем веселья.

Гермиона решила ответить честно – это у нее получалось лучше всего.