Желудок сделал кульбит, сердце подпрыгнуло, и Гермиона подумала о равновесии. Горячее и холодное, две крепко прижатые ладони, слившиеся без каких-либо пустот. Равновесие. Как вода и тело. Как страх и безопасность. Как любовь и ненависть. Как бремя и свобода. Как он и она.

Она лежала с ним рядом, в его тепле, его расслабленная рука нагрелась от ее кожи, и смотрела, как крутятся лопасти вентилятора. Пыталась считать обороты, пока мысли не утратили четкость и ясность, и вокруг не осталось ничего, кроме Малфоя и стука ее сердца.

День девяносто пятый; 19:02

– Что ж, после того, как я чуть не упала в прошлый раз…

– Ты не чуть не упала…

– Я соскользнула вбок и почти разжала руки, а ты потом надо мной смеялся, пока я изо всех сил сдерживалась, чтобы меня не стошнило тебе на спину. В этот раз не буду такой доброй…

Он сморщил нос и усмехнулся, подталкивая ее к метле.

– Отлично, спереди.

Гермиона фыркнула и задрала подбородок так, чтобы не видеть землю, поэтому сделав шаг вперед, запнулась о древко. Малфой хихикнул, и Гермиона немедленно пихнула его так сильно, как только могла. К сожалению, столкнуть его с метлы у нее не получилось.

– Ты постоянно напоминаешь мне о том, почему же я тебя ненавижу.

– Почему тебе следует это делать.

– Нет. Именно, почему ненавижу.

– А разве не ты называла меня другом и…

– Я сказала чуть-чуть. И это не значит, что я не могу тебя ненавидеть.

Он издал смешок.

– Не ври ради меня.

Гермиона фыркнула и перекинула ногу через древко.

– Знаешь, ты становишься таким самоуверенным, когда полагаешь, будто знаешь, что я чувствую. А я ненавижу тебя, Малфой. Честное слово.

– Верно.

– Я… – она пискнула, когда он обхватил ее за талию и крепко прижал к себе.

– Поднимись мы в воздух, – и ты бы перевернула метлу, Грейнджер. Выровняй вес… ты когда-нибудь…

– Ты мог просто попросить меня подвинуться.

– Слова переоценены.

– Пфф.

– Ну?

– Что?

– Лети, пелотка. Мы не для того тут сидим и…

– Ты знаешь, я ненавижу, когда ты…

– …вверх, или наслаждайся гребаным пейзажем…

– …а ты все равно продолжаешь так делать, хотя отлично это знаешь! Ты как маленький мальчик…

– Маленький мальчик?

– Да, маленький мальчик…

– Во мне нет ничего маленького, Грейнджер.

Гермиона жарко покраснела и застыла.

– Какой ты испорченный.

Он тихо рассмеялся и наклонился вперед, чтобы ухватиться за древко перед Гермионой.

– Вообще-то, Грейнджер, я ничего не сказал про тело. Я имел в виду мою личность. Мою зрелость и…

– Врун.

– Докажи.

Гермиона негодующе хмыкнула, но была слишком сконцентрирована на том, как его грудь прижимается к ее спине, а их волосы перепутываются.

– Как бы там ни было, Грейнджер, испорчена именно ты, раз думаешь о таких вещах. Я польщен…

– Закрой. Рот.

– …ты не смогла поспорить со мной, когда ошибочно посчитала, что я имею в виду именно это. Как…

– Я правда тебя ненавижу.

– Тебе и следует.

И веселье кончилось.

Следующие десять минут они летели, не говоря ни слова. Гермиона попыталась держаться за метлу, но каждый раз, когда пугалась или отвлекалась, неосознанно поворачивала или резко толкала древко в сторону. После четвертого рывка и очередного всплеска малфоевского раздражения, она схватилась за его руки. Он не особо возражал, но недовольно ворчал всякий раз, когда Гермиона дергала его, уворачиваясь от очередного дерева, растущего в двух метрах от них.

– Знаешь, почему я люблю летать?

Она вынырнула из своих мыслей о падениях с высоты пятого этажа и увечьях, нанесенных ветвями.

– Почему?

Он оторвал левую руку от метлы и крепко обнял Гермиону.

– Держись.

– Что… – она оборвала сама себя пронзительным воплем, но тут же уткнулась лицом Малфою в предплечье, чтобы ненароком не привлечь ненужного внимания.

Она что есть силы вцепилась в обхватившую ее руку, но Малфой продолжал подниматься сквозь листву все выше и выше, пока наконец не взмыл в темно-синее небо. Казалось, этому подъему к звездам не будет конца.

– Расслабься. Я не падал с метлы с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать, Грейнджер. И не дам тебе упасть, обещаю. Ты в полной безопасности.

Ха. Миллион метров под ногами, неминуемая смерть в случае падения, только лишь тоненькая деревяшка и сумасшедший парень, который ее держит, – и это называется безопасностью?

Он выровнял метлу. Было холодно, но это был самый свежий воздух, которым она когда-либо дышала, – Гермиона не знала, так ли это на самом деле или ей просто мерещится. Малфой ослабил хватку на ее талии и, скользнув ладонью, пальцами теперь вычерчивал на ее животе круги. Это мгновенно вернуло ее в ту кладовку. Где-то внутри заворочались приглушенные ощущения – притупленные, потому что они были в прошлом… оставались всего лишь воспоминаниями о том, что она испытала. Те же чувства, что тогда на стадионе, однако не имеющие ничего общего с настоящим, и Гермионе осталась о них только память. Но сама мысль, что Малфой вообще смог заставить ее пережить такое, не говоря уж о том, чтобы вызвать эти впечатления вновь, вынуждала ее еще более чутко отзываться на его близость. Заставляла внутренности сжиматься, а сердце сумасшедше колотиться в горле. Голова кружилась, возможно, из-за него, а может, из-за воспоминаний или же из-за высоты, но скорей всего, дело было во всем сразу.