После вторых Рериховских чтений в 1979 году в нашей прессе появилась тенденциозная статья, направленная против конференции. Она отражала не столько объективную ситуацию, сколько незрелость позиции самого автора, критиковавшего по сути дела некоторую часть молодежи, которая увлеклась мистической стороной древних учений Востока. Я немедленно послал эту публикацию Павлу Федоровичу. Он же, совершенно забыв о себе, за два дня написал большую ответную статью…

Третьи Рериховские чтения проходили в Улан-Удэ в 1982 году. Все присутствующие минутой молчания почтили светлую память А. П. Окладникова и П. Ф. Беликова.

И еще одно чудесное воспоминание. Оно связано с первовосхождением на Пик Беликова, расположенный на Алтае у Ак-кемского ледника, по которому проходят маршруты туристов и альпинистов к Белухе. Именно с этой вершины начинается скальная подкова, в которой находятся пики, названные по имени членов семьи Рерихов. Посвятить эту вершину памяти П. Ф. Беликова было очень естественно и вполне уместно. Ведь именно через статьи, письма и книги Павла Федоровича многие открывают для себя искусство выдающегося Мастера современности.

Восхождение состоялось в августе 1983 года. С утра погода была неважной, но к обеду туман развеялся, и мы вышли связкой-двойкой. К счастью, нам удалось найти удобный, винтообразный путь к вершине, выглядевшей неприступной. С высшей точки мы наблюдали, как наша другая группа совершала подъем на Пик «Сердце» в честь Зинаиды Григорьевны Фосдик. На обратном пути мой напарник – альпинист-разрядник, секретарь райкома партии Андрей Морозов с чувством произнес: «Теперь, даже если мы и погибнем, вершина будет иметь имя Беликова». Перед крутым участком спуска Андрей вдруг в изумлении прислонился к скале, широко раскрыл неизвестно куда смотрящие глаза и в крайнем удивлении спросил: «Женя, ты чувствуешь запах? Какой запах! У тебя нет духов?» Но вокруг были лишь снега да камни и чудом укоренившаяся в расщелине скал крохотная былинка. Мы были «на взводе», нервы наши были напряжены, внимание заострено, чувства утончены. Души наши ликовали радостью, и в них шли волны тонкого аромата.

Спустившись к небольшому озерку, мы прилегли на мягкую зелень травы. Вокруг полыхали цветы, точно вобравшие в себя все краски космического огня. Прямо перед нами вздымалась гигантская, километровая стена Белухи. Мы долго молчали, созерцая гармонию космического величия гор, красоту и неисчерпаемость живого цветка – микрокосма.

Память о Павле Федоровиче осталась самая светлая и добрая. Первую встречу с ним помню довольно смутно. Это был примерно 1958 год, когда он приезжал в Ригу. Тогда нам не удалось побеседовать. Но очень хорошо запомнилась вторая встреча, имевшая место осенью 1961 года. Смысл его беседы, актуальный тогда, теперь, быть может, стал еще актуальней. Павел Федорович говорил о том, что очень многие исследователи наследия Рериха ограничиваются лишь знакомством с его книгами и восторженным преклонением перед гением художника. Они забывают о том, что Николай Константинович (эту мысль помню дословно) прежде, чем стал водителем культуры и духа, уже сложился как художник-профессионал, прочно стоявший на земле и получивший признание в обществе. Павел Федорович горячо и убедительно утверждал, что если мы хотим сделать что-то полезное для людей, то сначала надо прочно утвердиться в своей избранной области, стать уважаемым профессионалом и уже потом на этой основе возводить как продолжение земных достижений здание духовных интересов, познаний, ценностей. Уже тогда на Западе появилось движение хиппи, пришедшее потом и к нам, разновидности которого существуют и по сей день, как образ жизни некоего «астрального» типа, когда стремление к духовности понимается как отрицание реального мира и провозглашается уход в субъективные переживания. «Практический идеализм» Рериха в этих взглядах Павла Федоровича нашел яркое отражение.

Мое дальнейшее и тесное сотрудничество с Павлом Федоровичем началось в начале 70-х годов, когда он, работая над рядом изданий (Монография «Н. Рерих» в соавторстве с В. П. Князевой, книга «ЖЗЛ» «Рерих», сборник статей к столетнему юбилею со дня рождения Рериха и т. д.), вовлекал в поле деятельности новых авторов и сотрудников. У меня к тому времени уже был собран материал о пребывании экспедиции Рериха на Алтае в 1926 году, и Павел Федорович пригласил меня участвовать в сборнике «Жизнь и творчество». Он стал не только моим редактором, но и учителем в области научно-исследовательского жанра, поскольку я ранее не имел подобного опыта. Мой первоначальный вариант семь раз переделывался коренным образом. Павел Федорович дружески и тактично, но в то же время настойчиво, наводящими вопросами, советами, выдвигаемыми проблемами заставлял меня углубляться в тему, анализировать, строить последовательный ряд логических и ясных фактов, доказательств, обобщений, выводов. Терпеливо он исправлял каждый мой новый вариант, но вместо меня никогда не писал, только делился соображениями. Так на практике он дал школу научного и методического подхода к материалам и проблемам, дал прекрасное понимание такого рода задач.

Большой, живой интерес Павел Федорович проявлял к Алтаю. Об этом крае беседовал с ним в свое время Юрий Николаевич Рерих. Павел Федорович мечтал «когда-то переселиться на Алтай». Однажды он приехал в Барнаул – насколько помню, это было в 1975 году, и тоже интересовался возможностью работы и жизни здесь. Вместе с Галиной Васильевной осмотрел город, рериховские места, окрестности города, хотел дня за два посмотреть и Горный Алтай. Но из-за проблем с транспортом, а также сибирских – не европейских – расстояний его желание побывать в горах Алтая не осуществилось.

Затем у нас были встречи на «Рериховских чтениях» в Новосибирске в 1976 и 1979 годах, и также на других конференциях. На научном и общественном уровне Павел Федорович утверждал вхождение наследия Рериха в жизнь. Близкие встречи были у него с Алексеем Павловичем Окладниковым и с другими учеными. Он был противником поверхностных, дилетантских и туманных представлений о философии и искусстве Рериха. Его убеждения основывались, в первую очередь, на взглядах самих Рерихов, и в том числе Юрия Николаевича, требовавших во всем знания, ясности, научного подхода. Активнейшим образом участвуя в публикациях и подготовке изданий, Павел Федорович вовлекал в эту работу молодые силы, придавал делу изучения наследия Рерихов тот солидный академический характер и фундаментальную обоснованность, которой, несомненно, было достойно все, внесенное в искусство, культуру и философию нашими выдающимися соотечественниками. Он стал крупнейшим знатоком, исследователем биографии, творчества, литературного наследия Николая Константиновича Рериха, подобно мужественному воину, неся в жизни знамя преданности его идеалам и начинаниям.