Не увидев жену на куне, он прошел в спальню дочери. Жена оторвала глаза от планшета и уставилась на него.

– Ты знаешь, что он уехал в Донецк?
– спросил он.

Она отвела взгляд к планшету, ответила:

– Да, знаю.

– Тебе Катя сказала или ты увидела по телевизору?

– Уехал он два дня назад вечером, она мне об этом не сказала, сегодня в 12 я увидела его по телевизору, когда она была на лекциях, позвонила ей вечером и сказала, что Андрюша там остается. Так что мы проинформировали друг друга.

– Почему ты мне не позвонила и сказала, что он уехал?

– Потому что для тебя он никто, и знать тебе о его отъезде не обязательно.

– А тебе обязательно?

– Да, обязательно, потому что он мой зять, и я переживаю за него та же, как за Катю.

– Он тебя как зять устраивает?

– Да, устраивает и даже очень, лучшего мужа своей дочери я не желаю. Он очень порядочный во всех отношениях.

Он знал эту ее привычку идти иногда ему наперекор, причем нарочито на зло. После она отходила и ластилась, когда он не разговаривал с ней день - два. Но на этот раз дело было слишком серьезно, так как касалось судьбы его дочери, которую он терял, а она нет, поэтому так нагло себя и вела. Он чувствовал нутром, что на этот раз ластиться придется ему к ней. Но не к дочери. С ней, вернее, с ним, он будет идти до конца. С ним никто не разговаривал в таком тоне, как этот щенок, для которого то, что он - второй человек в стране и, в конце концов, отец невесты, не имеет никакого значения. А что будет, если они, с чем черт не шутит, поменяются местами? "Да он меня он...
– премьер стал подыскивать наиболее верное слово и никак не мог найти, - убьет, сгниет, посадит, сожрет, нет, не то...ага, вот что... будет стесняться как отца жены". Премьер от злости заскрипел зубами: нет, этому не бывать! И очень хорошо, что он уехал в Донбасс, откуда, бог даст, может не вернуться. Как говорят, что бог ни делает, все лучшему. Надо помочь ему не вернуться. А она погорюет, поплачет, но жизнь возьмет свое, и выйдет замуж за того, кого я ей подошлю, для кого я на всю жизнь останусь резидентом и премьер-министром. Тут он стукнул себя по лбу: а чего ждать? Пошлю я туда своего добровольца, к примеру, Артура. Катя ему нравится, я ее ему пообещаю, если не вернется щенок, чему надо помочь. Нет, Артур не подойдет. Там нужен снайпер, и его не обязательно увязывать с Катей. Так надежнее. Но где его найти?

– Говоришь, порядочный во всех отношениях?
– опомнился он.
– Порядочный не уехал бы никуда в медовый месяц, бросив на произвол судьбы юную жену, кстати, твою дочь. Вместо того, чтобы уговорить ее вернуться домой и забыть про все, как про страшный сон, ты им восхищаешься. Порядочный! Сволочь он порядочная, вот кто!

Глядя на разгневанное лицо мужа, Любовь Петровна вдруг представила его на месте Андрея и задалась вопросом, как бы он поступил, узнав о смерти дедушки и тяжелом ранении бабушки? Обязательно нашел бы уважительную причину, в первую очередь, медовый месяц, чтобы не поехать. Вот только она, его молодая жена, сама стала бы его уговаривать поехать. Тогда он придумал бы причину по работе И если бы и это не сработало, и он вынужден был бы поехать, то ни за что не остался бы там воевать. Об этом даже смешно подумать. Что она и сделала, усмехнувшись.

– Да, сволочь!
– отреагировал премьер на усмешку жены.

– Ты бы так, разумеется, не поступил, - вдруг вырвалось у нее.
– Даже, если бы я была не против. Ты бы нашел причину не поехать.

Премьера поразили не столько слова, сколько выражение лица жены: насмешливо - злое, почти враждебное.

– Нет, ваш Андрей - не щенок, - проговорил он сквозь зубы.
– Он гипнотизирующий удав или кобра что ли, кто там из них гипнотизирует.

Она хотела было сказать ему, что ни одна змея не обладает даром гипноза, они все слепы и реагируют лишь на движение, животные это знают и замирают, боясь пошевелиться, создавая впечатление гипноза. Он всегда поражал ее своей неграмотностью, потому что за всю свою жизнь не прочитал ни одной художественной книги. Читал только те, что имели отношение к его учебе и работе. Она шутила, что он не дочитал "Глупого мышонка" до конца и не имеет представления, кто съел мышонка. Он редко готовил сам свои выступления, чаще за него писали другие, он лишь основательно их выучивал, чуть ли ни наизусть. Когда же ему надо было срочно выступать, он прибегал к ее помощи, как к словарю. Чаще всего, чтобы ускорить и улучшить текст, писала она, расспрашивая, что от него требуется сказать. И всегда умоляла его не пороть отсебятину, над которой будет издеваться вся страна. Когда он был Президентом, она очень болезненно воспринимала критику в его адрес, считая ее распространяемой недругами России. Но как-то само собой она стала подозревать и все более убеждаться, что хвалили его как раз прозападники, сами все как один являвшиеся врагами России, а не принимали его люди, искренне болеющие за судьбу страны и народа. Так уж уложилось в ее голове, что образцом первых являлся Анатолий Чубайс, кого она невзлюбила с первого взгляда за его безграничную наглость и беспардонность. Его абсолютно не задевало, что он был для народа самым ненавистным политиком России, и, как ей казалось, даже гордился этим. Лично она не любила его больше всего за его нескрываемую русофобию. А она была русской патриоткой и, вычитав как-то, что Чубайс люто ненавидит и хочет порвать на куски Достоевского за "его мысли, что русский народ - народ особый, богоизбранный", она не сдержалась и спросила его:

– Вы, разумеется, считаете богоизбранными своих евреев?

Они сидели за столом, и муж с такой силой наступил своим пудовым ботинком на ее ногу, что она скривилась от боли, и эта ее гримаса была воспринято, как окраска вопроса. В первый и последний раз она увидела растерянность на лице Чубайса, быстро сменившуюся самоуверенной кривой ухмылкой:

– А вы в этом сомневаетесь? Да, я так не считаю, я в этом убежден.

Муж опять наступил на ногу, правда, не так болезненно, и она уже без гримасы, а с трудом давшейся улыбкой проговорила:

– Останемся каждый при своем мнении.

С тех давних пор они больше никогда не разговаривали друг с другом, лишь раскланивались.

А образцом патриота России для нее был Владимир Сергеевич Бушин, ныне живущий гениальный литературный критик и публицист, помимо этого еще и фельетонист, писатель и поэт. Впервые она обратила внимание на него из-за критики мужа. И не могла оторваться, потому что не нашла ни единого слова лжи. Все то, за что критиковал Бушин мужа на посту Президента, она прекрасно знала и могла бы многократно дополнить. Вот только до Бушина она считала все это допустимым для людей правящего круга, критик же своим особым языком народного судьи сумел показать их гниль и мерзость. Однажды она попыталась покритиковать мужа за частое, ни к селу, ни к городу, употребление иностранных слов вместо всем понятных русских, он вдруг разозлился и велел меньше читать о нем в интернете.

Естественно, она не могла не обратить внимание на справедливость высказанных Андреем мужу обвинений в глупости его высказываний и афоризмов.

И все же в этот раз она сказала ему, что ни кобра и ни какая другая змея никого не гипнотизирует, и стала объяснять, откуда взялось такое мнение, но не договорила, увидев его отсутствующий взгляд. Такой взгляд у него был, когда он уходил в себя.

Она оказалась права. Премьером опять овладела мысль в продолжение уже мелькавшей: там от сопляка можно избавиться под видом убийства во время боя. Не важно, что выстрел будет в спину, он мог и обернуться. Но кто это сделает? Если Артур не подходит, то кто? Озадачу его - пусть думает.

Глава четвертая

И после похорон ребята ночевали в клубе - надо было проветрить дом и сделать перестановку для них. Аня жила на окраине Донецка в пятиэтажке, и дом отца был для ее семьи дачей, куда они ездили в выходные дни, а летом фактически там жили. У ополчения не хватало удобных казарм для бойцов, и дом деда пригодится для ребят.

В Донецк они поехали на второй после похорон день. Захарченко был на передовой, и с ними говорил его помощник по кадрам, представившийся не позывным, а Степаном Матвеевичем, явно не военной выправки мужчина лет пятидесяти с усами Тараса Бульбы. Из разговора с ним они узнали, что он бывший шахтер и после войны мечтает вернуться на шахту. Первым делом он поинтересовался, сколько им лет и, услышав, что им еще нет двадцати пяти, поведал, что в республике строгий порядок: зачислять в ополчение добровольцев исключительно старше этого возраста. На похоронах деда он не был, но знал, кем являлся убитым Андрей, и стал расспрашивать всех троих об их семейном положении. Уточнив, что у Андрея и Валеры регистрация брака намечена через три недели, а Виктор надумал жениться на внучке деда Андрея, Степан Матвеевич повелел им вернуться домой, наладить семейную жизнь, а сюда прибыть в случае острой заварухи. Расстроенные лица ребят его смягчили, и, учитывая их знакомство с Захарченко, он разрешил им начать проходить месячную стажировку в ротах в соответствии с их военной специализацией: Виктору в ракетной роте, Валере - в бронетанковой, а десантнику Андрею - скорее всего в спецназе, либо в разведке, - а главное, не опоздать на свадьбы и вернуться по вызову женатыми для продолжения стажировки. Андрей попросил Степана Матвеевича направить его в роту Федора, где также служил его двоюродный брат Николай.