Эти три зимы и три лета.

Заключенные хлопали. Благодарная была публика. Я успел поспать только пару часов - приехали. Тепло попрощались со старлеем Кругловым.

Сомнения

Завтра - первый день 1966 года. Тридцать первого декабря наше концертное трио отвезли на противоположный конец города, в "тридцатку", еще одну колонию строгого режима. Там надо было дать концерт и остаться на ночь.

Сразу после концерта мы с Маратом стали готовиться к побегу в самоволку. Блинов не захотел. Рассчитывали мы на то, что нас никто здесь не знает и не хватится. Солдатик показал нам место, где надлежало махнуть через забор. Ира жила у Оли недолго, так как к Оле приехала еще одна сестра, и Ире пришлось вернуться домой. Новый год встречал с семьей. Нам с Маратом повезло, никто нас не искал. К пяти утра оба вернулись. Проскочило!

После праздников стал опять играть танцы и почаще бывать дома. Служить оставалось двадцать два месяца. Ира работала в театре и дома стала бывать все реже. Днем - репетиции, вечером - спектакли. Часто после спектаклей задерживалась допоздна: то премьера спектакля, то у кого-то личная премьера. Алкоголь мама чуяла за версту.

На дворе стоял грязный, зябкий февральский вечер. Дворники широкими лопатами сбрасывали снег в открытые люки, в черноту, где, словно "Стикс", несла свои мрачные воды Полтва, когда-то свободная, а теперь замурованная под землю река. Я провожал жену в театр, после чего собирался идти играть танцы. Шли не спеша, держались за руки. Ира с непокрытой головой, в коротком до колен черном пальтишке, в небольших сапожках на маленьких каблучках, разрумянившаяся, весело и озорно смотрела по сторонам.

– Ира, не пей так часто, - произнес я спокойно и даже ласково.

– Не могу быть в отрыве от коллектива, - вызывающим тоном ответила она.

Сдержавшись, я все еще спокойно продолжал:

– Я не прошу тебя отрываться от коллектива, прошу только не пить так часто.

– Я не могу не пить, когда все пьют!
– бросила жена, высвободив свою руку.

– Тебе же не обязательно пить всю рюмку до дна, ты ведь можешь пригубить или сделать вид, что пьешь, - увещевал я.

– Знаешь что, не надо мне читать мораль!
– Ира возвысила голос и прибавила шаг.

Прибавил шаг и я, положил уверенно руку ей на плечо. Она остановилась, резко повернулась ко мне.

– Что ты от меня хочешь?!

– Все, что я хочу, это чтобы ты не пила, а то опять появится какой-нибудь Драник или Алик!

Прохожие оглядывались на нас.

– Знаешь что, твоя мама все преувеличивает!
– распалилась она.
– Я не пью так часто и домой пьяная не прихожу!

– Этого еще не хватало!

– Иди ты к черту!
– крикнула она и, оттолкнув меня, быстро зашагала прочь.

Я остался стоять.

Мама выговаривала мне:

– Твоей жены никогда нет дома, а если и появится, то поиграет с ребенком десять минут и опять исчезает. С работы приходит поздно и алкоголем несет от нее, как от сапожника.

Я как мог выгораживал: работа, мол, такая - театр, премьеры.

– Что ты мне рассказываешь? Работа такая! Пьяница эта ссыкуха и шалава! Муж в армии, а жена его вон что вытворяет!

Тяжело было защищать ее.

– Мама!
– все, что я мог сказать.

Сомнения - второе я, и часто с ним мы ведем диалог. Не всегда соглашаемся, часто спорим и если рядом никого нет, то и изредка вслух. Сомнению на помощь приходит интуиция, а это сильный союзник. Если научился заглядывать в себя, вовнутрь, прислушаться - есть шанс, что интуиция выручит. Сердце говорило - она тебя любит, и я это чувствовал. Она в нелегкой ситуации - и это я тоже понимал. Но сомнения орлом Прометеевым клевали мой мозг. Интуиция совсем не помогала, скорее наоборот - подогревала мои сомнения. Днем в оркестровой комнате, в то время как духовики разминались, я становился в уголок со своим альтом и делал вид, что занимаюсь. Уставившись в одну точку невидящим взглядом, тихо страдал. "Думы мойи, думы мойи, лыхо мени з вамы". Иногда от жалости к себе глаза увлажнялись. Упрекал себя, что не должен был быть "с той" на снегу. Но получилось все как-то уж очень скоропалительно. Как жить со всем этим? Решение не приходило.

Дурдом

Капитан Сокол посылал нашу маленькую бригаду с концертами не только по зонам. Однажды мы выступали в городской тюрьме, и контрабасист заболел. Надо было срочно что-то предпринять, и я попросил брата выручить.

– Ты что! Я же никогда не держал контрабас в руках. И более того - даже никогда до него не дотрагивался!
– испугался Лёня.

Тогда я мелом на грифе нарисовал три черточки и сказал, чтобы он ориентировался на них, главное, чтобы дергал на сильную долю такта. Переодели его в солдатскую форму. У брата эта была первое и последнее в жизни выступление с контрабасом.

А еще хорошо запомнился наш концерт в сумасшедшем доме. Давали его в небольшом больничном зале с высокой сценой. Номер "Сильва" всегда вызывал много смеха. На этот раз слишком уж громко и как-то по сумасшедшему ржали, стучали ногами. У многих текли слезы. Нам, конечно же, такая бурная реакция публики была приятна, смущало только немного, что это все-таки дурдом. Концерт давали для персонала, но, видимо, впустили какое-то количество не очень буйных пациентов. После концерта к нам подошел врач и рассказал, почему так бурно реагировала публика. После того как Марат надевал парик и платье с большими грудями, он подтягивал под платьем штанины белых солдатских кальсон и выходил на сцену. По ходу номера садился на стул. На этот раз, так как сцена была высокой, публика увидела его белые кальсоны, но это было еще не все... Солдатские кальсоны не имеют пуговиц на ширинке, и она была широко открыта. Все его хозяйство было видно, как на ладони. Было весело!