– Удачливость Париса - это всего-навсего его заносчивость, завистливость и наглость. Разницы между ним и остальными в нем не вижу. Что же касается Елены...

Аполлон усмехнулся: - Если бы Елена отвергла Париса, они бы возненавидели ее с тем же пылом, с которым полюбили. Но обманув и обокрав мужа, сбежав с любовником, бросив детей на произвол судьбы, - О! Всем этим она открыла им свою настоящую красоту!

Бог задохнулся от гнева. Ярость кипела, клокотала в его груди и горле. Аполлону даже пришлось сделать несколько глубоких вздохов прежде, чем продолжать: - Подлость приблизила Елену к толпе, коварство вызвало сочувствие, неверность привела в восхищение! Да, её ненавидели бы за совершенство, но по поступкам поняли, что совершенства на самом деле нет, то есть, нет никакого отличия от них же самих... Вот причина их любви к Елене. Вот почему они обожают ее. Она - часть их. Родная, своя.

– Это очень неприятно, даже больно слышать то, что ты говоришь, - прошептала Кассандра.

– Я еще не все сказал.
– Аполлон усмехнулся опять, и снова горечь просквозила в его голосе.

– Тебе предстоит еще увидеть: тот самый Менелай, с которым Елена поступила...
– в голосе Бога прозвучала жестокая ирония. Он задумался, подбирая нужное слово: - Я бы сказал, "бесчеловечно", но ведь это и есть именно по-человечески... Тот самый Менелай... Он сегодня ночью погубит из-за этой женщины целый город... А совершив это, не дожидаясь утра, поведет виновницу к себе на корабль. Ты увидишь, любовью к Елене будет светиться его лицо, ты увидишь гордость на лицах его товарищей... А троянцы, ведь на них обрушилось из-за Елены столько бед... Ты думаешь, ее когда-нибудь назовут причиной трагедии? Как бы не так, уверяю тебя, скорее тебя сделают виновной, чем Елену, ведь она такой же человек, как все они.

– Нет, нет, - шептала Кассандра.
– Ты видишь только плохое в нас, Аполлон. Разве нет у людей достоинств? Неужто на одни только подлости способны мы, смертные? Неужто ничего, кроме убийственной безнадежности и глупости не найти в нас? Ничего, совсем-совсем ничего хорошего?

– Если искать, то и в диком звере можно найти хорошее... Но не в том дело. Оставим это. Не волнуют меня проблемы и достоинства людей. Только твоя судьба беспокоит меня, Кассандра. Не говори "мы", говоря о смертных. У тебя нет ничего общего с ними. Ты считаешь мои речи одновременно лестными и обидными - уверяю тебя: ты ошиблась, царевна. Нет лести в моих словах. Не в обиду должна ты принимать их. Люди - одно, царевна Кассандра - другое. Бессмертие - выбор, который ты должна сделать, наконец. Тысячелетия я любил тебя...

– Тысячелетия? Да мне и тридцати-то нет.

– Ты опять ошибаешься, любимая.

Он говорил нежно, но желчь не покидала его голос.

– Бесконечное количество раз мы встречались с тобой на этом свете. Ты приходила, и я всегда узнавал тебя. Ты уходила, а я оставался и ждал. Когда-то давно, вечность назад, ты спросила меня, как я тебя люблю. Я ответил шуткой, но я уже тогда любил тебя, Касс. И сейчас. И не переставал никогда.

– Мне стало слишком сложно понимать тебя, - прошептала девушка. Она даже не заметила, что Аполлон назвал ее не Кассандрой, а Касс.

– Знаю. Никто и не требует сейчас, чтобы ты понимала. Только прошу: поверь мне, согласись, и я сделаю тебя бессмертной богиней... И кончатся твои неприятности. Одно короткое "Да" - и ты с нами, на Олимпе. Это, правда, не тот Олимп, да и Парнас не тот...
– Аполлон тоскливо вздохнул. О чем говорит он, стало еще непонятней.
– Зато ни забот, ни ужасов, ни страха, ни болезней, ни насилия тебе не придется испытывать в жизни. Не насмешки и издевательства - поклонение и молитвы будешь получать впредь.

– Раз уж ты все знаешь, Аполлон, скажи: для чего мне поклонение? Зачем нужны мне чьи-то молитвы?

– Любому это нужно, Касс, не прикидывайся глупой. Любой жаждет чувствовать себя великим.

– Я не прикидываюсь. Я действительно не понимаю. Для чего чувствовать себя великим? Уверен ли ты, что это нужно каждому?

– Без сомнения. Представь себя бессмертной богиней: в твою честь возносятся храмы, слагаются песни, легенды...

– Разве может это сделать меня счастливой?

– Это делает счастливыми всех нас.

– Ты хитришь сам с собой, Аполлон. Не вижу я счастья в твоих глазах.

– Твоя любовь - единственное, чего мне не хватает для счастья.

В голосе его с силой взметнулась надежда: - Скажи: "Да", Касс, скажи - и все плохое позади.

– О Аполлон! Ведь ты Бог! Будь же великодушным, Аполлон!

– Ну, конечно, Боги обязаны проявлять снисходительность и великодушие, считают люди... Обязаны, должны, только по той простой причине, что они - Боги. Но позвольте, а что же в обмен? Немного великодушия к Богу? Приходит ли тебе в голову, человек, хоть иногда, случайно, насчет снисходительности к тому, кто не ниже, а выше тебя?

Кассандра молчала.

Аполлон вздохнул и взволнованно продолжал: - Разумеется, легко и просто быть великодушным к слабому, а к сильному? Уверяю тебя: великодушие и снисходительность к сильному могут оказаться гораздо нужнее, значимее, ценнее. Попробуй сама стать великодушной, Кассандра: не к человеку - к Богу!

– Прости меня, Аполлон, - упавшим голосом сказала Кассандра.
– Я не могу солгать. Особенно в этом я не могу солгать тебе.

Она рухнула на колени и заломила руки: - Хочешь - возьми меня, хочешь - убей! Я сама не знаю, в чем причина. Но знаю твердо. Прости меня, Аполлон! Прости: я всего лишь смертная. Прости: я не люблю тебя.