Андрей не смог сдержать тяжёлого вздоха. При взгляде на мать щемило в груди, ведь лет ей не так уж много, а выглядит сущей старухой. Ему вспомнилась она в тот день, когда он впервые увидел её после долгих лет разлуки. Тогда его поразило, сколь красива она оказалась, а после смерти Мишеля эта красивая моложавая женщина в одночасье состарилась, утратив всю свою прелесть.

— Боюсь, я ещё не встретил ту, что пожелал бы назвать своей супругой перед Богом и людьми, — хмуро отозвался Андрей.

— А Марья Филипповна? — осторожно поинтересовалась madame Соколинская.

Татьяна Васильевна готова уже была смириться с выбором сына, коли это помогло бы удержать его от возвращения на Кавказ.

— Марья Филипповна нынче замужем за князем Куташевым, — горько усмехнулся Андрей.

Madame Соколинская на какое-то мгновение лишилась дара речи. Выражение лица сына, тон его голоса не оставляли сомнений в том, что случившееся — наивеличайшая потеря для него.

— Боже, — покачала она головой. — Простишь ли ты меня когда-нибудь? — опустила голову Татьяна Васильевна, избегая встречаться взглядом с Андреем.

— Полно, маменька. Ничего нельзя изменить нынче.

— Ты любишь её? — осмелилась взглянуть на сына madame Соколинская.

— Это более не важно, — отвернулся Андрей, уставившись в тёмную ночь за окном.

— Изменить нельзя только смерть, — тихо отозвалась Татьяна Васильевна. — Всё остальное поправимо, Андрей.

— Я не понимаю вас, — удивлённо молвил Ефимовский, ощущая, как сердце вдруг участило ритм, поддавшись сумасшедшим мыслям, что вдруг обрушились на него подобно лавине.

Татьяна Васильевна грустно улыбнулась.

— За своё счастье надобно бороться, Mon petit garсon (мой милый мальчик). Когда-то я не смогла противостоять воле своих родителей и согласилась выйти за твоего отца. Впрочем, нынче, я ничуть не жалею о том, — поспешно добавила она. — Ведь у меня есть ты.

— Невозможно, — покачал головой Андрей, стараясь унять волнение, что пробудили в нём слова матери. — Невозможно, — повторил он. — Прошлого нельзя изменить.

Более ни мать, ни сын к этому разговору не возвращались, однако мысль, высказанная Татьяной Васильевной, не давала Андрею покоя. Он думал о том беспрестанно: во время долгих прогулок по окрестностям, во время кратких визитов вежливости к соседям, даже на могиле младшего брата сии думы не оставляли его.

Стоя поутру подле ухоженного захоронения, Андрей перебирал в памяти каждое мгновение из истории знакомства с Марьей Филипповной. Вновь им владели самые разные чувства: гнев и отчаяние смешивались с щемящей сердце грустью при воспоминаниях о единственной ночи, полной нежности и страстного томления. Ни одну женщину он не желал столь сильно и не любил так, как её. Но любовь сия была скорее проклятием из преисподней, чем благодатью, посланной свыше. Она отравляла его подобно яду, проникала в каждую пору, в каждую клеточку, дня не проходило, чтобы он не вспоминал о той, что стала причиной горько-сладкой муки.

Они давно не виделись, и, возможно, новая встреча рассеяла бы наваждение, коим для него стала Марья Филипповна, подобно тому, как лучи восходящего солнца заставляют исчезнуть утренний туман. Кто знает, может быть, всё то, что хранит его память, это лишь ложное представление о ней, а увидев её воочию, он поймёт всю глубину своих заблуждений.

Чем чаще он думал о том, тем больше тяготился пребыванием в Клементьево. Душа рвалась в Петербург. Надобно было что-то делать, что-то решать, ибо совершенно не оставалось сил смиренно ждать, когда всё разрешится само собой. Он не привык ждать, только действие могло спасти его от хандры и апатии, что грозила утянуть его разум в пучину мучительных сомнений, выматывающую душевные силы и лишающую присутствия духа. Это гнетущее состояние становилось всё более невыносимым, подводя к какому-то пику, какой-то кульминации, наивысшему напряжению всех душевных сил, за которым неминуемо должен последовать некий взрыв.

Ещё год назад он мог явиться в дом на набережной Мойки без приглашения, не уведомляя заранее о своём визите, но ныне подобное было едва ли возможно. Столь многое переменилось за этот год, и в первую очередь претерпели изменения его отношения с Николаем. Последняя встреча, окончившаяся столь печально, оставила глубокий осадок в душе. Уходя из ресторации Талона, Куташев дал понять, что всегда готов сделать шаг навстречу, но для того Ефимовскому придётся первому протянуть руку. Андрей никогда не думал, что будет так сложно просто написать записку с просьбой принять его.

Получив послание Андрея, Куташев был неприятно поражён его холодным чопорным тоном. Размышляя над ответом, Николай почти полдня провёл в кабинете. Слова не желали ложиться на бумагу. Любой ответ виделся ему глупым и бессмысленным. "Зачем, зачем он это писал?! — злился князь. — Верно для того, дабы дать понять, что отныне я не вхожу в узкий круг тех, к кому можно обращаться без излишних церемоний!" Этой запиской Андрей как бы перечеркнул всё, что связывало их до сего времени.

Не придумав ничего лучшего, Куташев написал, что счастлив будет увидеться с Андреем в любой день, когда тому будет удобно нанести визит. В последний момент он передумал отправлять ответ, решив, что сам заедет к Ефимовскому, и даже мысль о том, что он, возможно, станет нежеланным гостем в доме на Английской набережной, его не остановила. Куташев уже спустился в вестибюль, когда его догнал посланный Марьей Филипповной лакей.