Николай нахмурился и медленно опустился в кресло. Вспомнилось, как он сам думал о подобном исходе, и вот, кажется, настал тот час, когда Господь собрался испытать его.

— Вы знаете мой ответ, Генрих Карлович, — вздохнул он. — Спасайте ребёнка, в конце концов, сей брак и затевался только ради наследника.

Громко охнув, Милка, подслушавшая под дверью, метнулась обратно в спальню к хозяйке.

— Помните, это ваше решение, ваше сиятельство, — поклонился немец.

— Погодите, — остановил его Николай. — Обещайте, что сделаете всё возможное, дабы спасти и Мари, и ребёнка.

— Я не Господь-Бог, Николай Васильевич. Сделаю всё, что в моих силах. Молитесь, дабы мы не потеряли обоих.

После ухода Хоффманна Куташев попытался налить себе бренди, но руки тряслись столь сильно, что он никак не мог удержать графин в руках.

"Господи, Боже! Какое же я чудовище, коли вообще осмелился сделать подобный выбор!" — оставил он свои попытки, со злостью швырнув пустой стакан в стену.

Подслушав не предназначенный для ушей посторонних разговор, Милка опрометью бросилась в покои хозяйки.

— Барыня, родненькая, — запричитала она, — убьёт вас немец окаянный. Князь сказал, дабы дитя спасали.

Слова Милки доносились до затуманенного сознания Марьи, словно в бреду. Она слышала её, но не понимала смысла сказанного ей.

— Пить, — хрипло прошептала она, окидывая комнату безумным взором.

— Я сейчас, — бросилась девчушка к графину, стоящему на столе, но она не успела даже налить воды в стакан, как вернулся Хоффманн и выставил из комнаты заплаканную горничную, заперев за нею двери. Покопавшись в докторском саквояже, он извлёк из него пузырёк с тёмной жидкостью. Накапав в стакан несколько капель, он вернулся к измученной роженице и, приподняв её голову от подушки, влив в приоткрытый рот приготовленный настой.

— Потерпите, madame, — прошептал он, — вскоре вам станет легче.

Генрих Карлович перевёл взгляд на часы, прикидывая, сколько времени пройдёт, прежде, чем опий начнёт действовать.

Не зная, что ещё предпринять, Милка торопливо спустилась по лестнице и выскользнула из дома через чёрный ход никем не замеченная. Перекрестившись, она, что было духу, пустилась бежать по пустынным ночным улицам в сторону набережной Фонтанки. Свернув на Гороховскую улицу, она едва не попала под колёса наёмного экипажа. Выругавшись, возница остановил лошадей и с бранью напустился на глупую девку, бросающуюся по копыта лошади.

— Мил человек, Христом Богом, прошу, помоги, — жалостливо запричитала Милка.

— Пошла, пошла, окаянная! — замахнулся на неё кнутом возница.

— Отвези меня на Фонтанку, тамошний барин заплатит хорошо, — не отступала девчушка, встав перед лошадью прямо на дороге и молитвенно сложив ладошки.

— Заплатит, говоришь, ну, полезай, — кивнул мужик на коляску. — Дом-то какой тебе нужен, ведаешь? — спросил он.

— Ведаю, я покажу, — торопливо забралась в экипаж Милка.

В считанные минуты коляска оказалась у особняка Ракитиных. Подобрав юбки, Милка спрыгнула с подножки и бросилась вверх по лестнице.

— Стой, а платить, кто будет! — кряхтя, слез с козел возница.

— Заплатят! Обязательно заплатят, — оглянулась маленькая горничная и принялась, что было сил колотить в тяжёлую дубовую дверь.

Заспанный дворецкий, разбуженный адским шумом, что подняла поздняя посетительница, поспешил открыть, дабы выяснить, в чём дело.

— Дядя Степан, — не давая опомниться, бросилась к нему на грудь заплаканная девчушка, — надобно Сергею Филипповичу сказать, — с трудом перевела она дыхание, тут же всхлипывая и утирая слёзы рукавом.

— Погоди, Милка! — пришёл в себя дворецкий. — Толком говори, чего стряслось-то?

— Барыня помирает, Марья Филипповна, — судорожно вздыхая, выдавила из себя девушка.

Пока она объяснялась с дворецким Ракитиных, возница поднялся вслед за своей пассажиркой на крыльцо. Переминаясь, он нерешительно заговорил:

— Мне пигалица эта сказала, что заплатят мне за извоз-то.

Молча сунув в мозолистую ладонь пятак, Семён помахал рукой, мол, уходи, без тебя тошно. Проводив девушку в дом, дворецкий перекрестился и поднялся на второй этаж, остановившись перед дверью в покои Сергея Филипповича. Набравшись смелости, слуга постучал. Ответа не последовало. Тогда он постучал ещё громче, разбудив камердинера барина.

— Сдурел! — прошипел слуга, гневно взирая на дворецкого.

— Милка там прибежала, говорит, Марья Филипповна помирает, — сбивчиво принялся объяснять Семён. — Ты бы барина разбудил, Василий.

Милке казалось, что с момента её побега из дома Куташевых минула целая вечность, но прошло не более часа, как она вернулась вместе с Сергеем Филипповичем. По дороге маленькая горничная поведала ему о своих страхах, заставившись её очертя голову бежать к нему посреди ночи. Невзирая на протесты прислуги, пытавшейся остановить его, Ракитин поднялся к покоям сестры и дёрнул ручку запертой изнутри двери.