Ступив за порог, madame Ракитина приникла к двери, пытаясь расслышать, о чём станут говорить брат с сестрой.

— Присядь, — указала на край постели Марья. Я должна признаться тебе, Серёжа, — заговорила она очень тихо. — Со мной Ефимовский был, и нынче я знаю почему, — шёпотом продолжила она. — Я, верно, очень глупая, — сжимая руку брата, всхлипнула она. — Мне показалось, что он влюблён в меня, но я ошиблась. Боже, Серёжа, как же я ошиблась. Он ненавидит меня, винит меня в смерти брата, но я не желаю ему смерти, потому что люблю его, несмотря ни на что. Ты должен остановить их. Он собирается стреляться с князем Куташевым, потому что я не открыла тебе правды, и ты всё неверно истолковал. Ефимовский просил моей руки, но я отказала ему.

— Мари, — смущённо отвёл глаза Ракитин, — ежели бы я знал, что ты увлечена им… ежели бы только знал. Я должен был сказать тебе, что Мишель брат Андрея, но мне не хотелось напоминать тебе лишний раз о том.

Марья заплакала, размазывая слёзы по щекам.

— Я поеду с Бетси в Полесье. Мне ничего более здесь не нужно. Всё, что хочу, тишины и покоя. Прошу тебя.

— Сделаю, что смогу, — погладил её по руке Ракитин, поднимаясь с края постели.

В доме Калитиных, начиная со следующего дня, никого не принимали. Ждали, когда поправится Марья Филипповна, чтобы ехать в деревню. Справиться о ней приходил князь Куташев, Елена Андреевна вышла к нему и на его вопрос о состоянии mademoiselle Ракитиной отвечала, что дочери уже лучше, но она никого не принимает.

От Ракитиных князь Николай отправился в дом Ефимовского. Андрея он нашёл в своём кабинете. Граф что-то писал, сидя за столом. В вестибюле стояли уложенные сундуки и чемоданы.

— Nicholas, — поднялся он ему навстречу, — рад видеть тебя.

— Ты уезжаешь? — недоверчиво глядя на него, осведомился Куташев.

— Видимо, ты сочтёшь меня трусом, — скользнула по его губам мимолётная усмешка над самим собой, — но я не могу поступить иначе. Я просил руки mademoiselle Ракитиной, но Марья Филипповна мне отказала. Желаешь вызвать меня, так я к твоим услугам.

— Я никогда не считал тебя трусом? Боже упаси! Одного не пойму: отчего тебе непременно нужно уезжать? А как же служба? Полк?

— Отныне служить Государю и отечеству мне предстоит в другом месте. Меня перевели в Нижегородский полк.

— Отчего? Донесли о намерении стреляться со мной? Отчего меня не тронули?

— Я сам подал прошение, — прошёлся по кабинету, заложив руки за спину Ефимовский.

— Неужели мало было? Неужели забыл об Остроленке? — нахмурился Куташев. — Тебя с того света почитай достали. И снова на войну?

— Я не могу иначе, — вздохнул Андрей. — Прочти, — подал он Куташеву письмо, что лежало на краю стола.

Начав читать, Николай смутился, и хотел было вернуть письмо Ефимовскому, но Андрей настоял на том, чтобы он прочёл его до конца.

— Мари прямо пишет обо всём. Надеюсь, ты поймёшь, отчего я не могу поступить иначе.

"Andr'e, Вы писали мне, что ваше предложение руки и сердца, остаётся в силе, но я не могу принять его. Вы предложили мне руку, но не сердце, и я понимаю отчего. Мне понятны Ваши чувства. Я виновата в том, что случилось с Вашим братом, и Вы решили наказать меня. Поверьте, я достаточно наказана, и вовек не забуду ни Вас, ни Мишеля. Я желаю Вам счастья с той, что станет мила Вашему сердцу, и могу лишь просить Вас простить мне мои прегрешения вольные и невольные. Господь завещал нам прощать своих врагов, вот и я уповаю на то, что Вы найдёте в своём сердце толику милосердия, дабы отпустить и мне мои грехи. М.Р.".

— Мари — девушка, из-за которой стрелялся Мишель? — протянул письмо обратно Ефимовскому Куташев.

— Да, — свернул письмо и убрал в карман мундира Ефимовский. — Когда я встретил её здесь в столице в первый раз, я не знал, кто она, — вздохнул Андрей. — То было невероятное чувство. Я словно ожил, я искал с ней встреч. Я полюбил. Никогда ещё я не чувствовал в себе чувства столь сильного и светлого, но потом… Теперь ты знаешь, отчего я не могу остаться здесь. Я не могу, жить как прежде, делать вид, что ничего не произошло, столичный свет слишком тесен, дабы избегать встреч, а видеться с ней я не могу. Я дважды просил её руки и дважды получил отказ. Я даже радовался тому, что ты вынудил меня сделать ей предложение, ведь по собственной воле я бы не смог. Это было бы предательством памяти Мишеля. Но видеть её мне тяжело, потому я желаю уехать, забыть.

— Но отчего Кавказ?

— Оттого, Mon cher ami, что там у меня не будет времени мечтать о том, чему быть не суждено.

— Барин, лошади готовы, — заглянул в комнату берейтор. — Ехать пора.

— Прощай, Nicholas. Коли что случится, не поминайте лихом, — хлопнул Куташева по плечу Андрей.

В начале февраля приехали в Полесье. К тому времени прислуга постаралась вернуть особняку его первоначальный вид, и в доме почти не осталось следов пребывания семейства Величикиных. Марья заняла свои прежние покои, а Бетси разметили в комнатах, что раньше принадлежали Елене Андреевне. Сама madame Ракитина заняла более скромные апартаменты, согласившись с тем, что отныне хозяйка в Полесье Бетси. Елена Андреевна желала вообще уехать в Ракитино, но усадебный дом в скромном имении нуждался в ремонте, потому она решила остаться с невесткой и дочерью до лета.

О том, что случилось в Петербурге предпочитали не говорить. Раз и навсегда тема эта оказалась в семье под запретом, о том не говорили, словно ничего и не было. Дабы занять себя, Марья взялась распорядиться перевезти вещи, вывезенные в Ракитино, обратно в Полесье. С утра до ночи она хлопотала вместе с прислугой, укладывая посуду, картины, ковры, ведь дом в Ракитино по весне собирались ремонтировать, а потому всё надлежало вывезти. Проезжая мимо сворота в Клементьево, Марья Филипповна несколько раз останавливала возницу, но так и не решилась посетить могилу Мишеля, опасаясь, что madame Соколинская, проживавшая нынче в усадьбе, её приезду будет не рада.