– К чему претензии, если у меня всё равно ничего не вышло? – выдохнул Эйгон. – Бесцветную жижу, которой залит ковёр в моём кабинете, назвать чудодейственным эликсиром язык не повернётся. Им только крыс кормить – ни для чего другого не годно. 

– Простите старого больного чародея, – Чарсвин опять развернулся к Эйгону, – но позвольте полюбопытствовать, из какого справочника вы выудили рецепт?

Тайернак наморщил лоб, вспоминая. 

– Книга рецептов редких зелий, доставшаяся мне от отца. Издание тысячелетней давности, кажется. 

– А-а, – понимающе протянул Чарсвин, – то есть, сущее новьё. Издание скорректированное, как говорит наш уважаемый верховный маг, во благо мира во всём мире. 

– Я не понимаю, – пробормотал Эйгон. 

– Последний раз приготовление эликсира жизни привело к ужасным событиям. Да, впрочем, вы и сами об этом из курса истории знаете. Война, да ещё между всеми королевствами, – вещь крайне неприятная. Когда докопались до первоначальной искры, раздувшейся в кровавое пламя, то решили, что мало просто взять и запретить готовить эликсир. Древние маги удумали свести на нет любые удачные попытки его получения. Даже если у кого и появится соблазн смешать себе скляночку, ничего не выйдет. Рецепт неверный. 

– Как неверный? – прохрипел Эйгон, а перед глазами помутнело. 

– Последний ингредиент вычеркнут, вместо него вписан другой; рецепт переписан в урезанном варианте, а все старые источники уничтожены. 

– А Rhan’or’enaid?

– Сущая бессмыслица, которую никогда и никому не перевести на современный язык. Из ряда «принеси то – не знаю что». 

Каждое слово Чарсвина было подобно удару колокола, извещающему о конце света – блеск в глазах Эйгона гас, а потом и вовсе исчез. Отчаяние нахлынуло штормовой волной, смывая, словно гальку с берега, последние надежды и унося их за собой на глубину – тёмную, холодную, недосягаемую.

Тайернак закрыл глаза. Сердце стучало медленно и глухо, будто боялось лишний раз потревожить хозяина. Где-то далеко, будто на другом краю земли, Эйгон слышал голоса: то кричали, неистово перебивая друг друга, Квирл и другие маги, споря о волшебных снадобьях, способах их приготовления и преступлении Эйгона. Постепенно голоса слились в один единый гул, раздражающий, в котором ни слова не разберёшь, а строить догадки хотелось меньше всего. 

Всё оказалось тщетно. Всё, ради чего он в своё время согласился на обман, не даст ничего, кроме бесчисленных попыток обжечь себе руки. Ожоги пройдут, а он так и останется уродливым стариком, которым только непослушных детей пугать. Надолго ли хватит пылких обещаний Арлины быть всегда рядом с ним? Лачтна выдержала месяц, а после сбежала, ничего не объяснив. Хотя меньше всего в тот дождливый день он хотел объяснений: всё и так было понятно. Со временем Лачтну он простил, наполнил холодом своё сердце и всё забыл. А потом появилась она...

Бахнула со всего размаха каблуком по древней миске, расколотила её, а вместе с ней и лёд в его душе. И как бы он себя ни уговаривал, как бы ни старался возненавидеть избалованную деньгами отца девицу, высокомерную и мнившую себя королевой, где-то в глубине душе он страстно желал хотя бы на миг прикоснуться к тем шелковистым вьющимся волосам и бархатистой коже. Желал пройтись ещё раз взглядом по словно морской волной точёному телу, затянутому в шелка и парчу, холодной ночью заботливо укрыть его тёплым плащом, а после и своим горячим телом в постели. Он был готов на всё и даже поверил, что мечты стали явью, как его вернули в настоящую реальность.

Видение Лачтны было не более чем ошибкой. Рецепт неверный – Арлина никогда и ничем не сможет ему помочь. Лачтна вытерпела всего месяц. А Арлина?

Жаркие ночи последних дней, когда молодые разгоряченные тела были одним целым, когда нежными пальцами она касалась его бледного лица, гладила каждую черточку и мило улыбалась – всё будет ею быстро забыто. Это нужно принять, с этим нужно смириться и лучше прямо сейчас, чтобы потом было менее больно. 

Менее больно? Эйгон усмехнулся. Кого он обманывает? Самого себя? Он потерял голову в тот самый миг, когда подол богато украшенного платья взметнул клубы пыли с нечищеных дорожек, когда среди искр гнева разглядел во взгляде тёмных глаз нежность, глубоко спрятанную за деланным блеском от вида бриллиантов и королевских вензелей. Неужели, всё кончено? Неужели, он просто так возьмёт и заставит себя всё перечеркнуть, и даже не содрогнётся, когда она уйдёт к другому? Не дрогнет ни один мускул на лице, но сердце разорвётся. А она просто уйдёт. Рано или поздно, но уйдет. Такой красоте не место рядом с…

Эйгон выдохнул. Непонятная пелена спадала с глаз. Тряхнул головой, отгоняя последние тёмные пятна, провёл рукой по мокрому лбу и сделал попытку разлепить глаза. Голоса становились яснее, слова – чётче. Говорил Квирл, и, как обычно, в своём духе:

– Мы не рецепт здесь собрались обсуждать, а вынести приговор Тайернаку. 

– Позвольте, какой приговор, если молодой человек просто варит суп? – в разговор вмешалась Магика, всё это время сидевшая с каменным выражением лица и внимательно слушавшаяся говоривших. – Пусть себе и дальше водит в котле черпаком, беды с того никому не будет.

– А точно ли не будет? – Квирл подозрительно сощурил глаза. – В кодексе чёрным по белому написано: «готовить запрещено». А в урезанном виде рецепт или полном – ничего не сказано. Не исключаю, что само желание заполучить запретное снадобье уже может повлечь за собой страшные последствия. Если ещё не повлекло. Верно, Тайернак? 

Верховный маг развернулся к Эйгону и продолжал напирать: 

– За чьей спиной ты спрятался, чтобы убедить всех, что к варке зелья непричастен? Чью невесту вынудил к браку, чтобы она сделала за тебя чёрную работу? Молчишь? Так я скажу, чью. Принца Мартана Светлоозёрного. А сам принц о твоих выходках знает?