Голова волка запрокинулась, и по купальне гулким эхом прокатился хохот. От него я вся сжалась в комочек в огромных и сильных руках волка. Он все смеялся, а когда перестал, произнес:

– Милая моя. Неужели ты думаешь, что я совсем зверь? Но, вообще-то, да. Зверь. Но даже звери понимают, что и когда делать. А сейчас тебе в самый раз принять теплую ванну.

– И вы не станете… - начала я и осеклась, не зная, как назвать то, что произошло ночью и что, по моему мнению, он собирался повторить.

– Могу пообещать, что через некоторое время стану, - сообщил он уверенно. – Но не сейчас. Ты ведь была невинна, и тебе следует прийти в себя. Не хочу, чтобы мнение о страсти у тебя сложилось превратным.

Картинка, наконец, сложилась. Значит, для Вергена всё это было страстью. Пылкой, лишающей разума и захлестывающей, как гигантская волна. Но лишь страстью, какой может похвастаться даже Грэм, неотесанный мужлан, который, как оказалось, не имеет представления о том, как обращаться с женщиной. С другой стороны, такая забота тронула. И я еще больше растерялась, не понимая, как относиться к волку и к своим чувствам.

Но одно понимала точно, говорить ему о них нет смысла, если для зверя это лишь страсть. Я не хотела опозориться еще больше, открывшись, что тянусь к нему. Ведь, на самом деле, он делал для меня только хорошее.

Тем временем волк поставил меня на мягкую шкуру и попытался освободить от одеяла. Но я воспротивилась, закутываясь сильнее.

– Вы же обещали, - проговорила я, глядя на него круглыми глазами.

– И обещание сдержу, - уверенно сообщил он. – Но не лишай меня удовольствия помочь тебе.

– Помочь? – не поняла я.

Вместо ответа он разжал мне кисти и сорвал одеяло, оставив совершенно нагой. Я вскрикнула, боясь, что он накинется на меня. Но волк снова подхватил меня, бережно, словно стеклянную. Затем поднес к купели и так же бережно опустил в воду.

Глава 16.1

Теплая вода нежно окутала, как самое мягкое покрывало, и я невольно ощутила себя лучше. Думала, волк после этого уйдет, но к моему изумлению, он ловким движением скинул килт и оказался в купели позади меня.

– Зачем вы… - проговорила я, чувствуя, как его крепкое и горячее тело, прижимается к моей спине.

Зверь хмыкнул.

– По-твоему, лишь тебе нужно искупаться? – спросил он и добавил: - Мне тоже следует. А затем уйду на очередной обход. Теперь, благо, делать это будет куда проще.

Я затаилась, как испуганный зверек. Позади меня расположился зверь, который ночью возносил меня к звездам, был пылким и горячим. И, несмотря на его заверения не трогать меня, тело стало бить мелкая дрожь.

К плечам прикоснулось что-то мягкое, я вздрогнула, а волк усмехнулся.

– Успокойся, - сказал он. – Это лишь мочалка. Мочалка, понимаешь? Это такой предмет, с помощью которого моются. Или в вашей деревне о мочалках тоже не знают?

– Я знаю, что такое мочалка, - буркнула я нервно.

При упоминании о деревне на меня накатила волна. Я здесь, нежусь в горячей купальне с самым прекрасным мужчиной, пусть и оборотнем, каких мне доводилось встречать, ем изысканные блюда, наряжаюсь в срамные, но великолепные платья, гуляю по огромному замку… А моя деревня медленно засыхает вместе с колодцем, который лишили воды.

Тем временем Верген стал мягко омывать мою спину. Он делал это так аккуратно и умело, что я невольно задумалась, где и с кем он овладел этим искусством.

Всё же я попыталась отстраниться.

– Не надо, - проговорила я, хотя на самом деле его прикосновения приятны. – Я сама в состоянии справиться со своим омовением.

– Мне это доставляет удовольствие, - в унисон мне ответил волк и прошелся мочалкой, с которой текут теплые струи, по шее. – Не каждый день появляется удача купать такое чудо.

Вновь неприятно кольнуло. Почему-то казалось, он купал в этой омывальной не только меня. И от этого становилось горько.

Несмотря на его умелые руки и дурманящие прикосновения, я все же отсела вперед и проговорила:

– И всё-таки я вас прошу.

– Ладно, - отозвался волк.

Мочалка оторвалась от меня, а через секунду я увидела ее возле носа. Верген протянул её мне и теперь выжидает.

Пришлось взять. Медленными движениями, потому что близость обнаженного мужчины, который созерцает, как я моюсь, смущает больше, чем что-либо на свете, я стала тереть плечи.