— Клянусь семью столпами, Блейк, в порту ты и впрямь как на похоронах, — осведомился Вудберт, вознамерившийся довести дело супруги до конца. — Сам-то я могу только гадать, почему. Сорок пять лет — не возраст для моряка, но еще лет десять, и резвости поубавится. Ноги и руки ослабеют. Пальцы перестанут слушаться. Боишься, наступит день, когда придется променять палубу на твердую землю?

— Никогда! Я лучше на дно пойду, — вспылил Блейк. — Что ты вообще можешь знать о морском быте? Ты же всю жизнь в мастерской просидел, прям как твой Святой Картнер. Запомни, стоит только тертому морскому волку взойти на корабль, и он заткнет за пояс любого молодца. Путь по воде зависит не от силы ног, а от ветра. Что до твердости рук, то бывалый кормчий штурвал держит крепче, чем женщину. Запомни это, мой друг.

— Чего тогда хмуришься? Может преступление какое планируешь?

Вудберт говорил в шутку, и Блейк ему подыграл, выдавив жиденькую улыбку. В их обществе считалось зазорным выставлять тоску и думы напоказ. В общении с друзьями следовало придерживаться веселого, непринужденного тона. Попытаешься слишком много размышлять, и любой тебе напомнит, что это вредно, а то и вовсе решит, что ты затеял что-то дурное.

— Для моряка родная гавань — символ избавления от опасностей, которые подстерегают на открытой воде, — попытался объяснить Блейк. — К несчастью, мир устроен так, что один спасается от беды, а другой в нее попадает.

— Но ведь так происходит везде, а не только в море?

— Ошибаешься. Говорят же, что форду впрок, то южанину — смерть. Пока моряк целует песок родной гавани, человека — живущего по соседству, могут в него зарыть.

— Все равно не уверен, что понимаю тебя, — напряженным голосом молвил плотник, глядя, как племянница забирается на бочонок у пристани и размахивает горящим амулетом.

— Вода, Вудберт, испокон веков считалась проводником между мирами, принося и унося с одного берега на другой много грязи. Я говорю не о гнилых водорослях и обломках судов. Это могут быть и люди, чаще живые. Еще вода приносит вести, как добрые, так и дурные.

Последнюю фразу Блейк сказал, глядя на Адельгейду. Женщина вздрогнула и сильнее затеребила вычурный поясок, притворившись, что наблюдает за плывущим в тумане зеленым огоньком.

— Порт, который нас всех кормит, по-твоему, зло? — в недоумении переспросил Вудберт.

Плотник так ничего и не понял, да и куда ему было. Работа за верстаком сделала его таким же дубовым и несгибаемым, как та столешница, на которой он мастерил сундуки и шкафы. Взвесив каждое слово, Блейк объяснил коротко и просто:

— Многие города стоят у воды. Во многих есть порт, а порт, мой друг, — это врата в город. Корабли приходят чаще и привозят больше товаров. Однако, кроме полезных вещей и способных людей, на них везут большие неприятности. Чаще у таких неприятностей есть руки, ноги и голова, которыми они умеют пользоваться. Некоторые из них, как например Святой Ребар, меняют мир к лучшему, другие, подобно Октавиону, могут принести смерть целой империи. Имея порт под боком, ты никогда не знаешь, в каком мире проснешься завтра.

На это Вудберт не нашел что ответить. Блейк удовлетворенно кивнул и отвернулся. Стоя под низкими ветвями лип, они втроем стали наблюдать за тем, как из тумана проступают очертания новых судов.

***

Пронзая носом пелену тумана, торговая каравелла приближалась к бухте Готфорда. В темных водах под килем все чаще стали появляться песчаные бугорки. На корме ударили в колокол. Берег был близко, а вместе с ним и опасная отмель в центре лагуны. С палубы уже были видны огни нижнего предела и строй фахверковых домиков, на фоне которых покачивались мачты рыбацких лодок. Далее, за контурами зданий, очерченных лунным светом, поднимались травянистые холмы, изрезанные каменными лестницами и многочисленными деревянными ярусами с домами. Слева на утесе стояла башенка маяка с пылающей жаровней на вершине. Справа бесформенной громадой небо подпирали отвесные скалы, поросшие стройными елями.

Миновав скалистый островок у входа в бухту, каравелла легла в дрейф. Как только зубчатый якорь достиг дна, раздался новый удар колокола. Моряки стали готовить шлюпки. Едва судно застыло на краю отмели, с корабля был подан сигнал людям на пристани. Вскоре несколько лодок отошли от берега и причалили к высокому борту каравеллы. Прежде чем начать разгрузку, команда занялась пассажирами. В этот рейд сторонних людей на борту было немного, но и выглядели некоторые из них не так, как большинство странников.

Первыми на каменную пристань поднялись четверо. Если бы руководивший разгрузкой старший сержант ополчения спросил капитана о характере новоприбывших, то узнал бы, что в плавании эта группа держалась особняком и разговоров с командой не заводила. Появлению их в Готфорде, впрочем, никто из стражников не придал значения. Благодаря сообщению Старграда с Вихтруком и притоку торговцев, город уже много лет напоминал проходной двор. Поэтому, когда рослый мужчина в доспехах проследовал мимо сержанта, тот уделил ему внимания не больше, чем любому другому незнакомцу.