— Все сделаю. Решу и приду. В любое время.

Орвальд шумно вздохнул, от чего брюхо уперлось в стол и сдвинуло его вперед. Предстояло решить самый важный вопрос, который не давал ему покоя уже две ночи. От него зависело, сколько золота будет в сундуках и как быстро в тарелках подёнщиков появится свежее мясо.

Хорошенько обдумав план действий, Орвальд произнес:

— Теперь позови Грога.

— На дворе его нет, ваша милость.

— Как нет?

Он едва не встал с кресла, ухватившись за подлокотники.

— На дворе вообще никого нет, кроме двух стражников и больных крестьян.

— Мой домен никто не охраняет?

— Все на работе в поле. Вы же лично распорядились, чтобы я послал наемников истреблять землегрызов.

— Да не всех, болван! Чем ты слушаешь? Пусть немедленно возвращаются!

Орвальд недовольно поморщился. От крестьян одни неприятности. Теперь, благодаря шести дохлым пьянчугам, под рукой не оказалось самого нужного человека. Приказав Джагинсу бежать навстречу Грогу, он жестом отослал мажордома, закрыл глаза и задремал.

***

Вращающаяся стрела со свистом вонзилась в крошечный желтоватый глаз. Огромное насекомое противно заскрипело и завалилось на панцирь, беспорядочно размахивая восемью тонкими лапками. Повсюду с хрустом и чавканьем по жукам работали наемники, добивая оставшихся чудовищ клинками и топорами. Стоя по пояс в зеленой пшенице воины рассекали хитиновые панцири, давя и разрезая шевелящиеся у них под ногами конечности. За молодняком пришлось побегать, но вскоре извели и его.

— Ух! Кажется, последний! — сообщи мускулистый воин с топором.

— У нас тоже! — донесся хриплый глас со стороны опушки.

Там группа молодчиков в грязных доспехах все еще лупила топорами полумертвых насекомых.

— Что так долго, Балдур? Теряешь хватку! — усмехнулся воин в изрытой бороздами кирасе. — Эй, пока вы топорами махали, я все вино выпил!

— Ублюдок! — прозвучал тот же хриплый голос. — Береги горло. Ночью зарежу!

Глава охраны домена молча слушал воинов, которые и прежде не славились вежливостью. Он был молод, высок и хорошо сложен. Короткие волосы слиплись от пота. Крепкие руки испачканы водянистой слизью землегрызов. Этой же слизью была покрыта гибкая серебристая кираса, из-под которой выглядывала чистая хлопковая рубаха. Кожаные штаны с аккуратными заплатами были в пыли. Грог стоял на краю поля, спиной к морю пшеницы, и лениво покалывал любимым лунным клинком гигантского жука. Насекомое, несмотря на раны, по-прежнему шевелило усиками, зыркая по сторонам маленькими глазками. Вскоре к нему вальяжной походкой подвалил высокий наемник в самодельной броне, собранной из железных пластин. Вспотевший и уставший, он сходу замахнулся топором и раскроил то место, где у землегрыза была головка с клешнями.

— Люблю этот звук, — промурлыкал тот. — Напоминает орехи. В детстве я часто колол их для маминого пирога.

Грог покосился на ухмыляющегося наемника, но ничего не ответил. В пшенице, брюшком кверху, лежало около пятидесяти таких орехов, и от каждого разило тухлятиной. Вокруг ходили воины, со смехом вонзая клики в сверкающие тельца. Разминка была недолгой, но увлекательной.

Высокий наемник вытер топор пучком соломы и посмотрел на груду камней неподалеку. Гнездо было вырыто вблизи опушки. Вглубь вела широкая нора, из которой валил густой дым. Во время облавы Кант, Брик и Майснер побросали туда связки хвороста, обмазанные смолой. Только так удавалось выкурить насекомых. Теперь до первого дождя крестьяне будут работать спокойно. Потом в землю просочится влага и через месяц новые споры, отложенные тварями, станут вылезать из пашни как пена из кипящей кастрюли.

— Грог, мы закончили, — отрапортовал наемник с топором, второпях снимая броню.

— Вижу.

Он делал то же самое, одну за другой срывая пряжки. Высокий наемник управился со своей незатейливой амуницией куда быстрее, а затем помог главе охраны домена снять стальную кирасу.

— Славно потрудились, — удовлетворенно проговорил воин. — Теперь всю неделю буду ложиться спать со спокойной совестью.

— Не знал, что она у тебя есть, — улыбнулся Грог, положив панцирь на землю.

— Представь себе. Помнишь, вчера на лесоповале крестьяне работали. Мы мимо шли. Они как нас заметили, сразу побросали топоры и стали кошельки зарывать в кучи листьев. Помнишь?

— Помню. Ну и что?

— Я же не стал те кучи ворошить. — Наемник оглянулся на товарищей, постепенно собиравшихся вокруг них. — А эти стали бы. Особенно Балдур со своим приятелем.

— Да ты настоящий герой.

— Мы все герои! — подхватил один из наемников, подоспевший к концу диалога. — За это барон должен нам прибавку к жалованию.

Собравшись вместе, воины радостно заголосили, потрясая оружием. Поневоле оказавшись в центре триумфального круга, Грог улыбнулся. Он редко это делал. Будучи крестьянским сыном, Грог вырос в нищей семье, уважал людей и знал цену каждой монете. Эти молодчики были его полной противоположностью. В рядах наемников ручной труд считался постыдным занятием. Большинство провело детство в городах на материке и не знало тягот крестьянской жизни. Здесь, на фермах, они играли роль пастухов, не гнушаясь пускать в ход палки, а иногда и клинки, когда скот начинал бодаться. Скотом, как правило, считались те, кто не умел за себя постоять. В минуты триумфа, когда рубаки все делали правильно, Грог ими гордился, но отношение менялось, стоило только вернуться на двор Орвальда. Те, кто сейчас так яро салютовали, в любой момент, по приказу барона, могли всадить ему нож в спину и с радостью занять его место.

О том, что приходится иметь дело с врагами, Грог понял давно, и ни разу об этом не пожалел. Жить в сарае с толпой головорезов было проще, чем с восхода до заката работать в поле. Да, отец и мать едва ли были счастливы в тот день, когда узнали, что их единственный сын променял свой месячный заработок на уроки фехтования. Старикам приятнее было пасти овец и возделывать почву. Они и теперь работали на одной из губернаторских ферм у подножья Серой Хельмы, и только благодаря его защите не стали похожи на утомленные тени, подобно прочим крестьянам.