— Это точно. Теперь сквалыга заплатит нам сполна, — пробасил огромный бородатый наемник с блестящей лысиной. — Все видели как я того жука разрубил? Он еще так смешно…

— Заглохни, Брик! — осадил его рыжебородый здоровяк в остроконечном шлеме, аккуратно вытирая об сапог кривой тесак. — Можно подумать, ты один топором махал. Все сегодня отличились. Вот только сомневаюсь, что жук, сидящий в гнезде неподалеку, заплатит тебе на пару злотых больше за то, что ты выполнил свою работу.

— Точнехонько, Скиф! — поддержал прозорливого наемника товарищ Грога. — Этот навозный жук даже жене на тряпки лишний золотой не дает.

— Ага. Говорят, что золотишко возбуждает его похлеще девок, — хохотнул кто-то.

— Тогда крестьяне нам заплатят, — прокудахтал бородач, послав лысиной зайчик в лицо главе охраны домена. — Они всегда платят. Да, Грог?

— Чаще натурой, — добавил громила Балдур, и все трое громко захохотали.

Наемники вокруг поддержали их дружным ревом, от которого кроны соседних деревьев тотчас опустели. Под испуганное карканье ворон, Грог скупо улыбнулся. Он хорошо до сих пор помнил то время, когда ему с родителями приходилось терпеть поборы таких шутников. Хуже всего то, что мерзавцы постарше тоже это помнили, и частенько его подкалывали.

Вяло махнув рукой, Грог вместе с товарищем зашагал к роще. Барон рассчитал верно, назначив его главой охраны. Наемники на ферме нуждались в уверенном лидере, крестьяне принимали его за своего, Орвальд же в итоге получал надежную защиту и от тех, и от других. Как и многие, Грог недолюбливал землевладельца, но считал жадного толстяка вынужденным злом. Без железного кулака Орвальда фермерское хозяйство в долинах пришло бы в упадок, развалившись под натиском бандитов, «муравьев» или вечно голодных крестьян.

Еще Грог не забывал о родителях. Рудольф и Мария тоже были крестьянами, но свободными и далеко не самыми бедными, почти что йоменами. Раньше отец даже управлял собственной фермой, но когда ее разорили бандиты, вместе с женой перебрался на одно из горных хозяйств на юге, где теперь работал старостой. Там Грог прожил один год, после чего вернулся в долину с мечом у пояса и надеждой на лучшую жизнь. Если бы отец так сильно не любил свой дом, он бы давно переселил его и мать в ближайшую к Готфорду ферму или общину, или вовсе устроил на работу в город, за стенами которого царили мир и спокойствие.

— Что нахохлился, брат? — вырвал его из дум задорный голос воина.

— Размышляю.

— Ну вот, снова начинается, — промямлил наемник, передразнив его меланхоличный тон. — Я такой правильный, честный и благородный. Ниргал меня разорви, я же прирожденный рыцарь! Что я делаю среди этого немытого сброда? Все ради родителей… Ага?

— Ага, — передразнил Грог. — Заглохни Бод, а то зубами подавишься.

— Ты и сам прекрасно знаешь, зачем присоединился к нам. Где еще на этом дрянном острове ты получишь столько воли? — Внезапно Бод криво улыбнулся и продолжил вкрадчивым голоском. — Тут ведь как, брат, каждый берет и глотает столько, сколько ему дают.

— Что ты хочешь этим сказать?

Бод уже давился смехом, на ходу почесывая промежность.

— А ты как думаешь? У каждого свое место и поза. Я, конечно, не вагант, да и в «Каменной мачте» тебе это лучше объяснят. По существу, ситуация предельно простая. Нисмант и прислушник сосут у Вимана. Ополченец сосет на двоих у Вульфгарда и Мариуса. Бандит причмокивает у Ходда. Крестьянин обсасывает копье Орвальда… Чмок, чмок. Каждый на своем месте. Понимаешь? В своей бессменной позе. Только наш брат — наемник…

— Что?

— Сосет, но не глотает, — захохотал парень, обдав его гнилым дыханием.

Про Бода можно было сказать все что угодно, но занудой его назвать язык не поворачивался. Молодой наемник в свои семнадцать немногим отличался от других воинов, разве что крестьян бивал реже, а на просьбы о помощи отзывался чаще. Здесь на фермах Грог считал его лучшим другом, если их посиделки в «Дырявом кошеле» и совместную рубку хищников можно было назвать дружбой. Остальные наемники считали Бода ненормальным, так что у молодца просто не было выбора. Свободно общаться юнец мог только с ним, но лишь до тех пор, пока рядом не было Верфа, Кассии, Гримбальда или Фергуса, о которых парень знал не понаслышке.

— Ты здесь ради денег, — уже серьезно произнес Бод. — Ради звонких монет. Без них наша жизнь стала бы ничуть не лучше, чем у поганых крестьян. Грязный, трусливый скот! Говорят, привыкли жить честно. Ага? По совести. Бесхребетные твари.

Воин с негодованием плюнул на пыльные сапоги, всем своим видом дав понять, что одна мысль о них вызывает у него отвращение.

— Мои родители крестьяне, — напомнил Грог, и весельчак тотчас присмирел. — Это ты родился у наемников под боком, а я пахал и сеял пока ты рубил мечом овец и гоблинов. Смотри, договоришься у меня! Возьмусь опять за плуг и сделаю по тебе две ходки.