— Сюда, ваша милость! Сюда! — поторопил Джагинс, заботливо отворив дверь холла перед ним.

Орвальд вышел наружу, но вниз спускаться не стал. С высокого деревянного яруса, приставленного к дверям усадьбы, он и так все хорошо видел. Стражники у входа в растерянности наблюдали за ним. Глядя на воина, восседавшего на коне посреди двора, Орвальд не сразу понял, что перед ним его дочь. Девушка всегда вела себя по-мужски, но теперь вдобавок ко всему еще и выглядела как наемник. Верхом на пегом жеребце. Рыжие волосы забраны в хвост. На теле хорошо подогнанные кожаные доспехи. За плечами драгоценный лук деда и колчан полный стрел. У седла короткий меч и мешки с чем-то тяжелым, лишь бы не с золотом.

Во дворе вокруг нее столпились наемники и крестьяне. Те, что покрепче, пытались окружить брыкавшегося жеребца, с которым девушка управлялась мастерски. Никто, включая Дистензу, в растерянности стоявшего в первых рядах, не знал, что ему делать.

Раздался протяжный стон. Орвальд увидел конюха. Двое волокли его под руки через двор. Крестьянин что-то бормотал, зажимая окровавленную шею.

— Вцепилась конюху в глотку, словно голодный бульвирм, — прошептал за спиной Джагинс. — Совсем рассудок потеряла девочка. Надо бы привязать ее к кровати и пустить кровь.

— Говорят, помогает, — согласился молодой стражник, опираясь на копье.

Орвальд достал кинжал и без раздумий полоснул наемника по пальцу. Тот от неожиданности выронил копье и схватился за окровавленную конечность.

— Ну как? Помогло?

— Ваша милость… — начал было тот.

В этот момент Орвальд шагнул вперед и поднял руку, привлекая к себе внимание челяди.

— Любой, кто посмеет дотронуться до моей дочери, может искать себе новый дом, — во всеуслышание объявил он, после чего желающих скрутить беглянку поубавилось.

Елена дернула жеребца за поводья, и тот поднялся на дыбы, рассекая передними копытами воздух.

— Скажи им, пусть разойдутся, отец! Я не хочу никого покалечить!

— Неужто, — раздался откуда-то снизу звенящий голос конюха.

— Я говорила, что поеду искать Грога.

— Он мертв. Смирись, дочь моя.

— Чтобы убить Грога пары мертвецов недостаточно. Он лучший воин на ферме! Он жив. Я это чувствую.

Более логичного ответа от женщины он и не ожидал. Действительно, Грог был крепким малым, но сравнивать сына пахаря, научившегося держать меч, и настоящего воина, вроде Дистензы или Балдура, было глупо. Шесть дней не такой уж малый срок, если учесть, что дотащить сокровища в самодельных носилках или на собственном горбу Грог с наемниками мог и за два-три дня. Попытайся он уклониться от службы или сбежать к родителям, его спутники обязательно бы вернулись и все ему рассказали. Ничего этого не произошло. Орвальд понимал, что с наемниками расправились стражи крипты, но втолковать это влюбленной дочери не мог.

— Ты вся в мать, — наконец произнес он, тяжело вздохнув. — Даже если жив, даже если вернется, здесь он не задержится. Мне нужны исполнительные люди, а не слюнтяи.

— Так ты говоришь после всего, что он для тебя сделал?

— Что же он сделал, дочь моя? Грог выполнял свою работу, за которую я платил ему жалование. Став наемником, этот гордый мерзавец ни разу мне даже не поклонился. Потому-то он тебе и приглянулся, — терпеливо произнес Орвальд. — В вас обоих нет ни капли уважения к старшим, но даже в этом вы с ним не равны. Я уже устал повторять, что сын пахаря тебе не пара!

— Грог — единственный человек на этой проклятой ферме, кто понимал меня! — во все горло завопила девушка, глядя на толпу. — Крестьяне! Вы называли меня своей девочкой. Сюсюкались со мной, как с овечкой. Что вы вообще можете знать обо мне? Я не кукла, чтоб меня наряжать и не леди, чтоб мне кланяться. Я свободный человек, а ваше внимание мне уже поперек горла.

Елена развернула жеребца и плюнула в сторону наемников.

— Чего уставились, мясники? Вы все животные! Только и помышляли, как бы заглянуть мне под платье. На что вы вообще надеялись с такими рожами? Да я раньше троллю отдамся, чем раздвину ноги перед кем-то из вас!

После этих слов часть крестьян засмеялась. Девушка резко натянула поводья. Жеребец вновь стал гарцевать и громко заржал. Говоря это, Елена, как обычно, почти не моргала, испепеляя его и людей вокруг яростным взглядом. Ее зеленые глаза сверкали как два изумруда. Ноздри раздувались, словно у дракона, готового изрыгнуть пламя. Сейчас она напоминала мензурку с опасным зельем, слишком долго кипевшим на огне.

— Что она лепит, бедняжка? — прошептал за спиной мажордом. — Похоже на одержимость. Надо бы свести к Морелле. Пусть напоит ее травами.

— К мерзкой ведьме?

— Тогда к Штерну. Наш алхимик ничуть не хуже. Говорят, у него есть такие травы…

— Подавись ты своими травами, болван! Моя дочь здорова. Эта одержимость называется любовью, — презрительно фыркнул Орвальд. — Когда-нибудь женишься и сам поймешь, если мозгов хватит вместо старых монет начать копить настоящие.

Он отвернулся лишь на мгновение. Елена это заметила и, решив, что ее не слушают, попыталась засвистеть, но у нее как всегда не получилось. Тогда она привстала на стременах и завопила что есть мочи: