Вот и в этот день мне не повезло подскочить с испариной на лбу и быть тут же заключенной в крепкие мужские объятия.

— Тише, Алёнушка, тише… — шептал он мне прямо в ухо, а я подергивалась от щекочущего дыхания. — Посмотри, какая ты у меня красивая, у тебя глаза позеленели!

— А?.. — отозвалась я, явно не показывая чудеса сообразительности. Он вручил мне в руки небольшое увитое лилиями из желтого металла зеркало. Я всмотрелась в свое всклокоченное и осунувшееся изображение. И точно… мой благородный серый (как я его называла про себя) превратился в цвет болотной тины. Хмыкнула. — Отлично… И чего же мне еще ждать? Того, что у меня вырастет рыбий хвост или волчий клык?

— Жди счастья, только счастья, птичка моя! — ворковал он нежно и я уже почти привыкла к этой вдруг открывшейся в деспоте слащавости. — Процесс идет, и полным ходом!

— Процесс потери мною неприкосновенности и личного самосознания! — обычно рявкала я что-нибудь такое, поумнее.

— Нет, что ты! Процесс обретения связей с лесом, да и только! Прости, Алёна, но это происходит так. Через ослабление. Иначе твои защитные силы, твое сознание не впустило бы лес в твой внутренний мир. Поэтому после ритуала человек сильно ослабевает, хм-м-м… в твоем случае после близости со мной…

— То есть, ты хочешь оставить меня без разума?

— Твой разум отступает на второй план, впуская в жизнь нечто совсем новое. Другой опыт, глубинное знание. И чем сильнее ты сопротивляешься, тем слабее становишься, тем больше спишь и больше болеешь. Прими это, Алёна. Прими как можно глубже внутри своей души. Я тобой… Я всегда буду рядом. Прими меня, впусти меня в свою жизнь… И станет легче, — просил он настойчиво, приблизив свое лицо с пронизывающими насквозь темными ореховыми глазами, отчего у меня внутри неизбежно рождалась волна. Словно во мне существовало незримое место, которое с таким чувством реагировало на его приближение. Словно он касался чего-то особенного внутри меня, самого близкого, сокровенного… И это место заставляло меня бороться с дрожью под прицелом настойчивых глаз… Дрожью внутреннего напряжения, невнятной тоски и… желания.

— Не могу! — разводила я руками. — Не могу так сразу. Нужно время, чтобы принять…

— Я буду с тобой все это время! — жарко обещал он, а я и не сомневалась. Будет…

Признаться, за те две недели, что я провела в кровати, я сильно привязалась к Ратмиру. Уже не казалось назойливым его постоянное присутствие, его слишком частое желание что-нибудь сделать для меня. Напротив, я начинала испытывать непонятную тоску и беспокойство в те короткие промежутки времени, когда он куда-то уходил. Стыдно было осознавать, что со мной происходит.

Иногда я набиралась мужества признаться себе, что наш брак превращается в самый настоящий, а отнюдь не фиктивный, как мне хотелось бы думать. Я заметила, что каждый раз, когда он касался меня, я замирала… будто в немой надежде на что-то большее. Пожалуй, мне хотелось более настойчивых прикосновений, потерять контроль и снова раствориться в нем. Но Ратмир словно поставил заслонку между нами, за которую ему было запрещено заходить. Он берег меня… А я уже была не рада такому бережному обращению.

Мы были рядом все время и я использовала эту возможность, чтобы в очередной раз расспросить Ратмира о тайнах леса.

— И все-таки, признайся, что все, что здесь происходит — это просто эволюция! Ускоренная — да, но по естественным законам адаптации к окружающей среде! — наверное в сотый раз приставала я к Ратмиру с вопросом. И он в сотый раз улыбался и мотал головой.

— Нет, Алёнушка, не так. Конвалюция. Это не просто адаптация… Вернее — это вовсе не адаптация. А обращение к высшим законам, что есть в нас.

— Это так недоказуемо! — твердила я, откусывая яблоко.

— А кто сказал, что наш внутренний стержень, или то, что привело нас в этот мир, нуждается в доказательствах?! — отвечал он, потрепав меня за щеку. Просто семейная идиллия, я до сих пор не верила своим глазам.

— Ну-у-у… — обычно мямлила я. — В науке все нуждается в доказательствах. Иначе это попросту не существует!

Он смеялся так звонко, так заразительно, что я начинала улыбаться в ответ, осознавая свою собственную глупость.

— Хорошо, хорошо, существует! — примиряюще поднимала я руки. — Раз мы это видим собственными глазами… Но это требует строгого объяснения! Что значит оживление, конвалюция эта? Как понять, кем мы являемся на самом деле и к чему приведет этот процесс?

— Не знаю, Алёнушка, не знаю… — разводил он руками. — Быть может, наша душа может совершать больше подвигов благодаря этому? Или она понимает свое предназначение и открывается навстречу миру? Становится более утонченной и более разумной? Кто знает… Проверь сама! Ты же ученый!