Следующий, качественно иной уровень – группоцентрический. Определяющим смысловым моментом отношения к действительности на этом уровне становится близкое окружение человека, группа, с которой он отождествляет, идентифицирует себя и способен ставить ее даже выше своих интересов и устремлений. Отношение к другим теперь существенно зависит от того, входят ли эти другие в данную группу или нет, являются ли «своими» или «чужими», «дальними». Группы при этом могут быть самыми разнообразными, не только узкими как семья, например, но и достаточно большими – целая нация, народ, класс. Если другой входит в такую («твою») группу, то он обладает свойством самоценности (вернее, «группоценности», ибо ценен не сам по себе, а своей принадлежностью к группе), достоин жалости, сострадания, уважения, снисхождения, долготерпения, прощения, любви. Если не входит, то эти чувства на него автоматически не распространяются. Напротив, часто возникают предубеждения, раздражение, ожидание подвоха и другие априорные негативные установки.

Следующий (третий) уровень обозначим как просоциальный или гуманистический. При достижении этого уровня отношение к другому уже не определяется тем лишь, принадлежит тот к данной группе или нет; за каждым человеком, пусть даже далеким, не входящим в мою группу, подразумевается самоценность и равенство его со мной в правах, свободах и обязанностях [209] . В отличие от предыдущего уровня, где смысловая, личностная направленность ограничена пользой, благосостоянием, укреплением позиций относительно замкнутой группы, подлинно просоциальный уровень, в особенности его высшие ступени, характеризуется внутренней смысловой устремленностью на достижение таких результатов (продуктов труда, деятельности, общения, познания), которые принесут равное благо другим, лично незнакомым, «чужим», «дальним» людям, обществу, человечеству в целом.

Если на первом описанном нами уровне другой человек выступает как вещь, как подножие эгоцентрических желаний, если на втором – другие делятся на круг «своих», обладающих самоценностью, и «чужих», ее лишенных, то на третьем уровне принцип самоценности человека становится всеобщим [210] . По сути, только с этого уровня можно всерьез говорить о нравственности, только здесь начинает выполняться «золотое правило» этики – поступай с другими так же, как ты бы хотел, чтобы поступали с тобой, или известный императив Эммануила Канта, требующий, чтобы максима, правило твоего поведения было равнопригодно, могло быть распространено без всякого исключения как правило для всего человечества. На предыдущих стадиях речь о нравственности не идет, хотя можно, разумеется, говорить о морали – эгоцентрической или групповой, корпоративной.

Просоциальная, гуманистическая ступень – казалось бы, высшая из возможных для развития личности (в частности, на ней обрывалась классификация в предыдущем издании данной книги, 1988 года). Однако над этой замечательной и высокой ступенью подразумевается еще одна. Необходимость ее выявления и обозначения согласуется с вышеприведенными соображениями о сфере предельных, наддеятельностных смыслов, удерживающих всю конструкцию и определяющих направление, общую судьбу и стержень личностного развития. Эту ступень можно назвать духовной [211] .

Сразу скажем, что «духовное», как сфера предельных ценностей и смыслов, может пониматься двояко – как светски, так и религиозно. В немецком языке, например, прямо отражены эти два оттенка: светский (geistig) и религиозный (geistlich). Но в любом случае речь об особой, собственно человеческой сфере предельных («наддеятельностных») смыслов («сверхсмыслов» по Франклу), восходя к которой человек начинает сознавать и смотреть на себя и другого не как на только конечные и смертные существа, но как на существа особого рода, уподобленные, резонирующие, соединенные с духовным миром, чья жизнь не обрывается с концом земного срока. Речь, тем самым, о поиске смысла жизни, неуничтожимого фактом смерти. Ясно, что здесь мы входим в сферу субъективных отношений с Вечностью, Абсолютом, Богом, Справедливостью, Добром – каждый в данном случае может так или иначе представлять и обозначать эту сферу, иметь свою личную форму отношений и связи с ней [212] . Если говорить о христианской традиции, то субъект приходит (способен прийти) к пониманию (открытию) человека в своей главной сущности как – в пределе – образа и подобия Божия, поэтому другой приобретает (может приобрести) в его глазах не только гуманистическую, разумную, общечеловеческую, но особую сакральную ценность.

Различение смысловых уровней улавливается (слышится) даже в самом языке описания человеческого поведения. Так, имея в виду прагматические и эгоцентрические смыслы, говорят о действиях и, соответственно, об их успехах или, напротив, – об ошибках, промахах, оставаясь в логике тех или иных действенных полей. Как только мы переходим к смысловым устремлениям нравственного плана, мы начинаем говорить о поступках, деяниях, которые бывают в нашем восприятии низкими (то есть определяемыми эгоцентризмом, себялюбием, как бы прижатыми к прагматическим смыслам) или высокими (то есть устремленными к общечеловеческим и духовным идеалам).

Судят также о падении или возвышении человека через его поступки и деяния, подразумевая тем самым как бы некоторую вертикальную плоскость, относительно которой можно возвыситься или пасть. В применении к этому говорят уже не об ошибке, сбое, промахе, а о поступке, преступлении, грехе. Очень красиво различие действия и поступка выразил однажды в лекции один из моих университетских учителей – профессор Петр Яковлевич Гальперин: «Действуем мы бесконечно: обуваемся, садимся в автобус, обедаем. Поступок – изменение судьбы; возвеличение или гибель наших ценностей, переосмысление жизненно значимого…» Имея это в виду, мы уже не ошибемся в оценке личности, зная, что она проявляет себя не в действиях как таковых, а в поступках, то есть действиях, соотнесенных с ценностями и идеалами, с определенными уровнями нравственного сознания, действиях, требующих морального выбора [213] .

Необходимо добавить, что поступок – это тот объект, в котором прямо пересекаются интересы и психологии, изучающей личность, и философии, прежде всего этики. Многие видные психологи говорили о важности поступка для характеристики личности, рассматривали поступок как «начало личности». Что касается философов, занимавшихся проблемами этики, то они всегда придавали поступку особое значение. Гегель писал, что «действительное моральное сознание есть сознание, совершающее поступки» [214] . Современные философы-этики также отводят поступку центральное место, называя его первичной «клеточкой морали», «сердцевиной морального выбора» и т. п. До сих пор, однако, психология практически не доходила до уровня развернутого анализа поступков, занимаясь в основном исследованием закономерностей и механизмов психической деятельности безотносительно к проблемам нравственного сознания и морального выбора. А. Н. Леонтьев с горечью констатировал, что психология «вообще не располагает понятиями, в которых этические категории могут быть психологически раскрыты…» [215] . Этики, напротив, сразу начинают с уровня поступков, минуя пути реального восхождения к нему, пути трансформации действий в поступки.